Читаем Карл Великий. Небесный град Карла Великого полностью

   - Замолчи! — оборвал я коротышку, напряжённо всматриваясь. Карл уже стоял перед ступенями храма — пеший, с непокрытой смиренно опущенной головой. Все ждали — встанет ли он на колени перед папой и поцелует ли ему руку. Он тоже ждал чего-то. Скорее всего — читал молитву. Потом встал на колени и поцеловал нижнюю ступеньку храма, затем — следующую, и так постепенно поднимался наверх. Когда король достиг конца лестницы, папа, потрясённый таким благочестием, поднялся со своего кресла. Они с Карлом обнялись, и король прикоснулся к правой руке папы. Вместе они торжественно вступили в собор Святого Петра (это был именно он). А все священнослужители запели громко и дружно: «Восславим пришедшего во имя Господне».

Папа Адриан и наш король направились к гробнице апостола Петра и, встав на колени, принесли обеты взаимной верности. После чего Карл испросил у папы дозволения ступить на землю Рима, чтобы там, в различных храмах, исполнить молитвенные обещания.

Так же пешком, король и папа в сопровождении свиты шли по улицам Рима, заходя в храмы, где Карл оставлял щедрые пожертвования. Главной целью его паломничества была Латеранская базилика — римский кафедральный собор.

До неё оставалось совсем немного, когда мы вышли к серой круглой громаде. Такого огромного здания я ещё не встречал. Оно выглядело заброшенным, то тут, то там в стенах темнели провалы от выпавших камней.

Наверное, когда-то это был языческий храм. Судя по величественности и гигантским размерам, для поклонения Юпитеру, главе пантеона римских богов. Теперь от него веяло мраком.

   — Какая мощь! Не правда ли, друг Афонсо? — прокомментировал неутомимый Эйнхард. — При виде подобных строений хорошего христианина охватывает безграничная жалость по поводу того, что столь величественный вид создан не во славу Божию. И... — он хотел сказать что-то ещё, но один из папских служителей, заметив заметив наш интерес к гигантскому зданию, объяснил:

   — Это colosseus. Страшное место. Несколько веков назад, до правления Константина, здесь убивали христиан, скармливая их диким зверям на потеху толпе.

У меня похолодело внутри. Представилась моя мать, с гордым торжеством наблюдающая за мучениями несчастных. А вдруг бы среди них оказался я? Изменилось бы что-нибудь в её лице?

Из-за мрачной стены colosseus выскочили танцующие с кимвалами, флейтами и авлосами.

   — Benedictus qui venit in nomine domini! — пели нежные девичьи голоса.

   — Liberator! Rex nobilis! — вторили им мужчины.

Лицо нашего короля выглядело прекрасным и совсем молодым, несмотря на виски, чуть тронутые сединой. Где-то неподалёку находилась его верная королева, которую совсем скоро папа Адриан назовёт «вернейшей слугой церкви» и «нашей достойнейшей дочерью».


* * *


...Наверное, никогда больше не будет в истории нашего королевства момента более светлого и величественного, чем то, далёкое лето 774 года, когда Божья благодать излилась на короля, позволив почти бескровно одержать такие огромные победы.

Может, тогда вера была более крепкой? Я помню, как весело, но абсолютно твёрдо прекращал король многочисленные сомнения своей матери, с какой непоколебимой уверенностью он говорил, что Бог ведёт своих избранников. Как легко убеждал и врагов, и друзей. А теперь никого и не осталось из тех, кто окружал Его Величество тогда. Только мы с Эйнхардом.

Недавно король позвал меня почитать ему, чего не делал уже очень давно. Спросил, помню ли я слова Господа нашего про веру.

Моя выдающаяся память начала слабеть с возрастом. Но эти слова из Евангелия от Луки приходили на ум слишком часто, чтобы забыть их: «Dixit autem Dominus si haberetis fidem sicut granum sinapis diceretis huic arbori того eradicare et transplantare in mare et ob diret vobis». «Господь сказал: если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: исторгнись и пересадись в море, то она послушалась бы вас».

Мне кажется, нам всем сейчас не хватает именно веры. Мир стал коварным и двусмысленным. Я даже не знаю: может ли говорить несчастный папа Лев. Он стоит на пыльной дороге, ведущей в Рим, поддерживаемый под руки своими помощниками. Возможно, слухи верны и ему всё же отрезали язык? Глаза понтифика заплыли от жестоких побоев. Тут уже не до искорки — непонятно, видит ли он вообще. Об этом тоже шепчутся. А разве может быть папой незрячий и немой калека?

Карл бросил острый взгляд на папу. И вдруг я понял, что Его Величество вовсе не растерян, а всё происходящее не является для него неожиданностью. Он просто обдумывает свои действия в какой-то сложной, неизвестной мне игре...


* * *


После почитания римских храмов и многочисленных молитвенных бдений Карл с верной супругой и многочисленной свитой возвращался домой. Уже наступала осень, незаметная на тёплых благодатных землях Лангобардии. Но чем ближе к горам, тем больше обнаруживалось коварство погоды. На перевале, который год назад штурмовал Роланд со своими вассалами, нас встретил снегопад. Лошади встали, мотая мордами и отфыркиваясь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века