Читаем Карл Великий. Небесный град Карла Великого полностью

Сказал эту фразу и сам испугался. Карл никогда не искал пользы лично для себя. Он ведь не завоёвывал народы, а собирал их в единое стадо, чтобы они не растерялись в пути на небеса. Все мы были в его представлении Церковью. А папа — дверью этой церкви. Дверь, всегда широко распахнутая при жизни папы Адриана... Но сейчас, не закрылась ли она, или того хуже — не стала ли стеной?

Эйнхард наклонился ко мне, помолчал, собираясь с духом, и шёпотом спросил:

   — Как ты полагаешь, могут ли обвинения, возведённые на папу быть правдой?

   — Нет, — ответил я поспешно, испугавшись, что мои сомнения отразились на лице. Спохватившись, добавил более учтивым голосом:

   — Думаю, это невозможно.

Король и папа так и стояли на дороге — внизу, почти прямо перед нами. Я вгляделся в лицо Его Величества, знакомое до мельчайших чёрточек. Его глаза потемнели, будто он вглядывался в бездонную адскую бездну. Вдруг он нахмурился и, тронув поводья, медленно поехал мимо священников и патрициев.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ


На второй день моего путешествия в Аквитанию и десятый с момента, как я покинул монастырь, ноги наконец перестали болеть. Теперь седло казалось мне привычным и даже очень удобным, особенно при взгляде на усталых путников, в изобилии бредущих по дорогам. Окружающие виды постепенно менялись. Исчезли хвойные леса, к которым я привык в Австразии. Болот тоже не стало. Всё вокруг выглядело как-то приветливее по сравнению с севером: домики, окружённые виноградниками, озера с белыми песчаными берегами и множество возделанных полей.

По легенде, моя семья родом из этих мест. Что ж, постараемся запечатлеть их в памяти.

Настроение улучшилось. Я стал прислушиваться к разговорам воинов, едущих рядом. Они обсуждали новое снаряжение.

   — Нет, я понимаю, хороший шлем должен стоить дорого, — говорил один из них, с багровым шрамом во всю щёку, — но не так же, чтобы целая деревня на него работала!

Второй, зевая, возразил:

   — Он ведь жизнь тебе сохранит. Ну не тебе, конечно, это я загнул, тебе шлема хорошего вовек не видать. Но — нужная штука, не поспоришь.

   — Все будем со шлемами, — сказал третий, бородатый, с длинными свалявшимися волосами, — на что вам, думаете, бенефиции пожалованы? Уж не на то, чтобы мясом обжираться, да девок привечать. Впереди война большая.

Тот, что со шрамом, вздохнул:

   — Ох, чую, не посидеть мне с женой дома. Всё, как в церкви, нам говорят: не будет мира, будет меч.

Я возмутился таким искажением текста, хоть он и священный скорее для них, чем для меня. Поэтому встрял в разговор:

   — Там не так! «Не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделить человека с отцом его и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку — домашние его».

Воины остановили коней и окружили меня.

   — Ты что это, парень? — сурово сказал тот, что со шрамом. — Мои домашние не враги мне. Думай, что говоришь, а то будешь часто ходить в синяках.

   — Да он уже затрещину заслужил, — проворчал бородатый, — молод ещё старших перебивать, да глупости говорить.

   — Но я же только правильно прочитал Священное Писание!

Воины покатились со смеху.

   — Он про-чи-тал! — прорыдал сквозь смех самый молодой из них. — Посмотрите на него! И где же твоя книга? Может, она у тебя невидимая?

   — Она у него за пазухой, — предположил бородатый, — и читает он её прямо через плащ.

Дождавшись, пока они перестанут смеяться, я сказал:

   — Наизусть читаю. Выучил и могу теперь рассказывать. Что тут такого?

Смех грянул с новой силой:

   — Ты, может, нам ещё родословную Иисуса Христа расскажешь? — это опять бородатый.

   — Конечно, расскажу. — Я начал декламировать нараспев, подражая священникам:

   — Zorobabel autem genuit Abiud. Abiud autem genuit Eliachim. Eliachim autem genuit Azor. Azor autem genuit Saddoc. Saddoc autem genuit Achim. Achim autem genuit Eliud. Что значит: Зоровавель родил Авиуда; Авиуд родил Елиакима; Елиаким родил Азора; Азор родил Садока; Садок родил Ахима; Ахим родил Елиуда... — и так, пока не устал.

Ну и лица у них сделались! Они взирали на меня с ужасом, будто у меня отрос ядовитый хвост, подобный Бахкауфу.

Когда я закончил, один из них почесал в затылке и с сомнением произнёс:

   — Чудеса... Как по писаному вещает.

Остаток дороги они беседовали между собой уже не так охотно. Зато делились со мной припасами на привале.

Наконец перед нами открылось поле, уставленное палатками. Воин со шрамом сказал:

   — Приехали. Это лагерь.

   — А как мне найти короля? — поинтересовался я. Он посмотрел на меня непонимающе:

   — Кого найти?

   — Его Величество, — ответил я, а сам подумал: если Карла здесь опять нет, ещё одного путешествия мне не выдержать.

   — Вот как... — неопределённо протянул тот, — это ведь... — И вдруг неожиданно бодро закончил: — Да вон знамя на шесте трепещется. Ну, с Богом, мальчик. Береги свою умную голову.

Помахав воинам, я спешился, чтобы проверить, не утратилось ли умение ходить. С лошадью в поводу побрёл к палатке, над которой развевалось трёххвостое красное знамя с шестью розами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века