Карл Великий: реалии и мифы

Итак, приводимые Д. Фазоли данные свидетельствуют о том, что хотя итальянские писатели зачастую были очень хорошо осведомлены о тех событиях и о той их интерпретации, которые можно было почерпнуть из франкско-каролингской традиции, например, из таких сочинений, как «Жизнеописание Карла» Эйнхарда или из «Liber pontiflcalis», послуживших складыванию апологетического мифа, плоды, взращенные из семян, брошенных императором франков на собственно итальянскую почву, оказались несколько более горькими, чем можно было бы ожидать.

В самом деле, итальянские авторы, современные и близкие по времени к Карлу, оказываются достаточно равнодушными к его главной миссии — восстановлению Западной империи — во-первых, потому, что существовал настоящий император римлян — восточный; во-вторых, поскольку франкский король не был итальянцем и оставался, при всей его любви к папе, чужим для ее жителей, и самое главное, потому, что в разъединенной Италии были очень живучими воспоминания о местных династиях и властях, которые длительное время оставались своими. Уже членение статьи Дж. Фазоли указывает на этот факт, включая разделы о хронистах «паданской Лангобардии», т. е. Ломбардии, лангобардского королевства; о герцогстве Беневентском, т. е. Лангобардии южной; о Романии, т. е. территории Равеннского экзархата, подлежавшей византийской юрисдикции. Повсюду улавливаются следы именно местной традиции, сочувственно относившейся к трагедии лангобардских властителей, наделявшей их эпическими чертами, особенно сына короля Дезидерия Адальхиза, и во всяком случае, сохранившей более теплую память о собственно итальянском правителе, сыне Карла Пипине (что отразилось даже в названии птички — «прожорливой птички» — королек /regolo/) (Fasoli, р. 350–351).

Другой момент, вступающий в противоречие с благодушием апологетического мифа о Карле Великом, это воспоминания итальянских авторов о кровопролитиях, сопровождавших его походы на юг. Так, надгробная надпись епископа Павии Теодора рассказывает о том, что он чудесным образом спас свой город от разграбления франками (р. 349), а хронист Андреа да Бергамо описывает последствия их нашествия такими словами: «В Италии воцарилось запустение: многие погибли от меча, другие от голода; иные от диких зверей, так что в селениях и городах осталось совсем мало жителей» (р. 350).

Заслуга Карла в создании огромного государства франков, в соединении, пусть и временном, разрозненных частей некогда великой империи, мало волнует итальянских писателей, рассказывающих преимущественно о событиях, связанных с местной историей и обращающих главное внимание на вклады и привилегии, дарованные властителем их церквам и монастырям, на заслуги перед императором духовных лиц, оказывавших ему помощь, по словам хронистов, в завоевании Италии. Таково содержание даже хроники монастыря Новалезы, основанного здесь франками, хотя ее автор хорошо осведомлен о фактах, передаваемых каролингской традицией, в частности, он рассказывает о вскрытии могильного склепа Карла в Ахене Оттоном III (р. 352, 358).

Местные подробности совершенно вытесняют в источниках IX–X вв. такую важнейшую составляющую апологетического мифа о Карле Великом, как его покровительство католической Церкви в целом и папам в частности (если речь не идет непосредственно о римско-католической традиции). Хорошо известно, что взаимоотношения пап и императора уже в момент возрождения Западной империи были не столь безоблачными, как пытались изобразить их заинтересованные стороны, и в деятельности Карла проявились не просто наклонности подчеркнуть свой суверенитет и верховенство, но и своего рода цезарепапистские тенденции, заставлявшие его настаивать на своем мнении в духовных вопросах, например, в вопросе о поправке filioque к Никео-Цареградскому символу веры. Разногласия между папами и императорами в дальнейшем привели к тому, что итальянские городские хроники последующих столетий вообще игнорируют каролингскую традицию: ее ссылки на Карла Великого «могли бы, наверное, возродить воспоминания о древнем лангобардском королевстве, погубленном франками; но коммуны были слишком горды и самоуверенны, чтобы отряхивать пыль с древних сказаний, в которых невозможно было отыскать отдаленных следов происхождения их независимости» (р. 360).