Карл XII, или Пять пуль для короля

Теща. С тобой рассуждать бесполезно.

Король. Конечно! Наконец-то ты это поняла!

А. Стриндберг. Густав Васа

После Клишова между Карлом XII и Августом II установились даже некоторые личные отношения — правда пока заочные. Саксонцы решили отпустить единственного шведского пленного — того самого бедолагу-ротмистра, которого неуправляемая лошадь завела в их порядки под Клишовом, Ротмистр появился в шведском лагере и привез от польского короля еще одно предложение о мире. Предложение нисколько не интересовало короля Швеции, но вежливый жест в отношении шведского подданного произвел впечатление, и Карл со своей стороны совершил благородный поступок и отпустил из плена нескольких саксонских офицеров. Одному из них король подарил шпагу, которая со временем станет саксонской, а потом и общегерманской реликвией и будет висеть в одном из музеев Дрездена. Август принял эту своеобразную игру и впредь распорядился отпускать на свободу отдельных шведских офицеров, попадавших в плен в различных мелких стычках с саксонцами. Уж очень ему хотелось помириться с кузеном! Впрочем, ни рыцарские формы общения, ни чуткое понимание момента были ему не чужды, пишет Ф. Г. Бенгтссон, и добавляет: «А вообще это был каналья с добрым сердцем».

Ф. Ф. Карлссон сообщает нам малоизвестные данные о том, что уже в этот период Август II пошел на предательство царя и договорился с Веной о посредничестве в мирных переговорах с Карлом. В шведском лагере под Краковом появился австрийский дипломат фон Цинцендорф и вел с графом Пипером переговоры. Предложения, сделанные австрийцем, были настолько заманчивы и выгодны шведской стороне, что в армии и за ее пределами стали распространяться слухи о скором мире с саксонцами.

К этому же времени (8 сентября) относится появление так называемого меморандума Пипера. Граф, как предполагает Ф. Ф. Карлссон, решил заранее снять с себя всякую ответственность за польскую политику Карла и оставить после себя документальное свидетельство своего видения событий в Польше. Ф. Ф. Карлссон, вопреки устоявшемуся в шведской историографии мнению, считает, что Пипер вовсе не был соглашателем и не поддакивал королю во всех его начинаниях. Меморандум свидетельствует о том, что первый министр Карла, невзирая на известную позицию короля, прямо, непредвзято и довольно резко изложил свои веские аргументы против продолжения польских экспериментов и за заключение немедленного мира с Саксонией. «Редко кто из советников выступал с более сильным представлением у короля, — пишет Ф. Ф. Карлесон. — Можно видеть, как эти представления, постоянно повторяемые, постепенно становятся все более резкими по форме».

Первый министр Карла задается вопросом: если королю даже удастся сместить Августа с польского трона, то кто после этого наденет на себя обесцененную корону? Возведенного на трон короля шведам пришлось бы все время поддерживать силой, и уже одно это обстоятельство должно послужить веской причиной для того, чтобы отказаться от подобного предприятия.

И далее, нисколько не щадя самолюбия Карла, он задается вопросом: какая польза от всего этого будет для Швеции? Прекрасная армия и ресурсы страны ежедневно пропадают без всякой пользы для отечества, и было бы немыслимо приносить храбрый и деятельный шведский народ в жертву польским интересам. Весь мир будет считать шведов большими глупцами, если они будут вести войну для пользы другой державы и одновременно позволять врагам разорять свою собственную. Если для короля не существует никаких других доводов для того, чтобы склониться в пользу мира, то неужели любовь к своей стране не заставит его сделать это?

Пипер не останавливается на этом и задевает самое больное место в аргументации Карла: если он уповает на Бога в своем справедливом деянии, то разве непримиримость к врагу отвечает христианской заповеди? Разве не учит Бог прощать поверженного и раскаявшегося противника?

Граф ополчается и на любимое утверждение Карла XII о необходимости наказания Августа за весь тот ущерб, который он причинил Речи Посполитой. Но разве не входит это в обязанности самих поляков?