Карлики

- Все, молчу, молчу... хотя нет, постойте. Думаю, мы с господином Ильинским больше никогда не встретимся, поэтому я хочу сказать ему на прощание несколько слов. Отчасти вы правы. Я был на Плероме и беседовал с Вэнджем. Вы правы, я действительно просил его поделиться со мной информацией, полученной со спутника. Он обещал подумать над моим предложением. Упрекнуть мне себя не в чем: собирая досье на людей, вы поступаете еще менее законно, я уж не говорю об элементарной порядочности. И насчет гомоидов вы тоже почти угадали. Гомоиды нужны были мне, чтобы расшифровать идущие из Канала сигналы, ведь человеку подобная расшифровка не под силу. Вселенная говорит с нами на другом языке. На метаязыке, если угодно. Человеческий язык для познания мира непригоден - это заметили еще в двадцатом веке. Потом доказали, что неполнота человеческого языка напрямую следует из предложенной Лефевром модели рефлексирующего разума и наоборот. Получился замкнутый круг - уже который! Пока нет угрозы самому существованию человеческой расы, на подобные, неутешительные умозаключения можно не обращать внимания. Но что делать, если опасность совсем рядом? Как и где искать выход? Искать теми способами, что предлагает современная позитивная наука, или уповать на чудо, прислушиваясь к оркусовским воронкам, как это делают паломники вроде Себастьяна Дидо. Мы нашли третий путь. Архив истории науки помог Франкенбергу создать гомоидов, и поэтому мы имели полное право использовать их по собственному усмотрению. Речь не идет о каком-то насилии над гомоидами. Исключением является то небольшое насилие, которое необходимо для сохранения тайны. Но те люди, на которых вы работаете, подвергают вас точно такому же насилию, и вы не видите в этом ничего предосудительного. Мы вынуждены действовать тайно, ибо настоящее знание не терпит толпы. "Ты знай всех, тебя же пусть не знает никто", - так сказал один мудрец. Быть и оставаться в неизвестности - это та цена, которую мы готовы заплатить за обретение знания - наш крест, если угодно. В нас не остается места для веры. Наша идеология, наша цель не совместимы с насилием, прошу, пожалуйста, запомнить. Ну, разве что, с насилием над собой... Ведь как считается: знание - это своеобразное наведение порядка в собственных головах. Для наведения порядка требуется энергия, ее мы черпаем из собственных запасов. Упорядочивая одну часть себя, мы разрушаем другую. Поэтому порой мне кажется, что процесс познания - это растянутое во времени самоуничтожение, ибо познание убивает веру в чудо, разрушает иллюзии, одной из которых является убежденность в безграничной мощи человеческого разума. Ильинский, вы симпатичны мне (я умилился), и если бы мы встретились при иных обстоятельствах, то я непременно предложил бы вам вступить в наши ряды. Возможно, когда-нибудь попозже, это так и произойдет...

Абметов замолчал, о чем-то задумавшись.

- Он хочет нас разжалобить, - заключил Виттенгер.

- Вы мечтаете получить свою плату, когда окажетесь по ту сторону Канала? - Защищая себя, я прикинулся циником.

- Можно сказать и так, - ответил Абметов мне, но не Виттенгеру, - но я рассказал вам все это по одной простой причине. Я предлагаю вам сделку.

- Какую же?

- Я признаюсь в убийстве Николаса Тодаракиса, хотя я его и не совершал. Вы же пообещаете мне, что все сказанное в этой комнате останется между нами. Вы не станете публиковать в вашем убогом "Секторе Фаониссимо" никаких статей ни обо мне, ни о гомоидах, ни о Плероме. Согласны?

Бруц был готов пойти на сделку, но меня его проблемы не волновали. Найти убийцу торговца не входило в мою задачу, поэтому я отказался. Виттенгер меня поддержал.

- Ну, как знаете... - вздохнул Абметов. По-моему, наш ответ его не удивил.

Тем временем дверь в изолятор распахнулась, и в комнату вошел улыбающийся до ушей Флокс.

- Господа, я переговорил со своим руководством и спешу вас обрадовать - мне дали указание вас отпустить. Чтобы уладить небольшие формальности, я прошу моих коллег и вас, господин Ильинский, пройти на минутку в мой кабинет. Вы, Абметов, пока останьтесь здесь.

Втроем мы зашли в кабинет к Флоксу. Те "небольшие формальности", о которых упомянул Флокс, нас неприятно поразили: оказалось, что Флокс записал весь наш разговор в изоляторе. Он показал нам фрагмент записи, затем, выключив изображение, вкрадчиво спросил:

- Господа, вам не кажется, что вы могли бы рассказать мне чуть больше?

- Нет, не кажется, - отрезал я.

- Сотри запись, скотина, - прорычал Бруц, - а то я сотру тебя в порошок, - и полез с кулаками на капитана. Нам с Виттенгером пришлось их разнимать. Флокс отделался разорванной молнией на форменной куртке.

- Фу, господа, не ожидал я от вас такого... - Он стоял, держась за стол, красный, как бортовые огни, и судорожно одергивал полы куртки.

- Флокс, я уверен, вы свой законный отпуск любите проводить на Оркусе - он тут от вас недалеко. В следующий раз, когда приедете к нам, я вам устрою такой прием... - пригрозил ему Бруц. Флокс не растерялся: