— Обнаружив черного дрозда на крыше, я подумал, что ты мог бы принести ружье и с его помощью пронзить ее, — сказал дон Хуан выразительно. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, поэтому и предложил, чтобы ты купил ружье или достал его каким-нибудь другим путем. Видишь ли, ты должен уничтожить ружье после выполнения задачи.
— О какой задаче ты говоришь?
— Ты должен попытаться пронзить женщину с помощью ружья.
Он заставил меня натереть ружье свежими листьями и стеблями по-особому пахнущего растения, сам он натер оба патрона таким же образом и вложил их в стволы. Затем он сказал, что я должен спрятаться за его домом и ждать до тех пор, пока черный дрозд не сядет на крышу, а потом, тщательно прицелившись, я должен буду выстрелить из обоих стволов. Эффект удивления, в большей степени, чем дробь, пронзит женщину, и, если я буду сильным и решительным, я смогу заставить ее отказаться от своих намерений. Поэтому твердость моей руки должна быть безупречной. Таким же должно быть и мое решение пронзить ее.
— Ты должен закричать в момент выстрела, — сказал он. — Это должен быть мощный и пронзительный выкрик.
Затем он сложил кучу из охапок тростника и дров примерно в трех-четырех метрах от рамады и велел лечь на нее спиной. Положение было очень удобным. Я полулежал, и крыша была мне хорошо видна.
Он сказал, что для ведьмы время еще слишком раннее и что до темноты мы успеем сделать все приготовления. Потом он закроется в доме, чтобы привлечь ее внимание и тем самым спровоцировать нападение. Он велел мне расслабиться и найти удобное положение, чтобы я мог выстрелить, не совершая лишних движений. Он заставил меня прицелиться несколько раз и пришел к выводу, что я поднимаю ружье к плечу и прицеливаюсь слишком медленно и неловко. Острым железным прутом он проделал в земле два отверстия, в которые вставил по рогатине, а на них положил длинную жердь, крепко привязав ее веревкой. Положив ружье стволами на эту конструкцию, я мог без усилий держать его непрерывно нацеленным на крышу.
Дон Хуан посмотрел на небо и сказал, что ему пора идти в дом. Он встал и молча пошел внутрь, напомнив мне напоследок, что дело предстоит нешуточное и что я должен поразить птицу с первого выстрела.
После того, как дон Хуан ушел, всего лишь несколько минут продолжались сумерки, а затем стало совершенно темно. Казалось, темнота ждала пока я останусь один, чтобы внезапно на меня наброситься. Я сосредоточил все свое внимание на крыше, которая едва вырисовывалась на фоне неба; какое-то время на горизонте было достаточно света, чтобы очертания крыши были видны, но затем небо стало черным, и я едва мог различить дом. Несколько часов я неотрывно смотрел на крышу, не видя вообще ничего. Пару раз пролетали совы, но их невозможно было спутать с черным дроздом из-за большого размаха крыльев. В определенный момент, однако, я ясно различил силуэт маленькой птицы, севшей на крышу. Это определенно была птица! Мое сердце начало сильно стучать, в ушах зазвенело, я прицелился и нажал на оба спусковых крючка. Раздался очень громкий выстрел. Я почувствовал сильную отдачу, и в тот же момент услышал пронзительный человеческий крик. Он был громкий и жуткий и, казалось, шел с крыши. У меня был момент полного замешательства. Затем я вспомнил, что дон Хуан велел мне закричать в момент выстрела, а я забыл это сделать. Я собирался перезарядить ружье, когда дон Хуан открыл дверь и выбежал наружу. В руках он держал керосиновую лампу. Он казался очень взволнованным.
— Я думаю, ты попал в нее, — сказал он. — Теперь мы должны найти мертвую птицу.
Он принес лестницу и велел мне залезть на крышу рамады. Там я ничего не нашел. Тогда он сам влез на крышу и все осмотрел, но это тоже не принесло никаких результатов.
— Может быть, ты разнес птицу на куски, — сказал дон Хуан, — в таком случае, мы должны найти хотя бы перья.
Сначала мы осмотрели все возможные места вокруг рамады, а затем — вокруг дома. Мы искали до утра при свете керосиновой лампы. Затем мы еще раз осмотрели все то, что осматривали ночью. Около одиннадцати часов утра дон Хуан решил прекратить поиски. Он удрученно сел, простовато улыбнулся и сказал, что мне не удалось остановить его врага и что теперь его жизнь не стоит и крика совы, потому что женщина несомненно разъярена и жаждет отомстить.
— Ты, однако, в безопасности, — сказал дон Хуан ободряюще, — она не знает тебя.
По пути к своей машине я спросил его, нужно ли уничтожить ружье. Он сказал, что ружье не сделало ничего и что я могу вернуть его владельцу. Я заметил в его глазах глубокое отчаяние и, едва сдерживая рыдания, спросил:
— Могу я чем-нибудь помочь тебе?
— Нет, — ответил он. — Ты ничего не можешь сделать.
Мы молчали некоторое время. Я хотел уехать немедленно. Я чувствовал гнетущую муку. Мне было очень неловко.
— Ты действительно хотел бы попытаться помочь мне? — спросил дон Хуан тоном ребенка.
Я снова сказал ему, что я целиком в его распоряжении, а моя привязанность к нему настолько глубока, что я готов предпринять что угодно, чтобы помочь ему.