Карлос Кастанеда, книги 1-2 (ред. В.О.Пелевин, carlitoska)

— Пока мы разговариваем с собой, мир продолжает оставаться таким, каким по нашему предположению он должен являться. Мы обновляем его, мы наполняем его жизнью, мы поддерживаем его своим внутренним разговором. Но не только это, еще мы выбираем свои пути в соответствии с тем, что говорим себе. Так мы повторяем один и тот же выбор снова и снова, потому что продолжаем повторять один и тот же внутренний разговор до самого последнего дня своей жизни. Воин осознает это и стремится остановить этот разговор. Это последнее, что ты должен знать, если хочешь жить как воин.

— Как я могу перестать говорить с самим собой?

— Прежде всего ты должен использовать уши, чтобы снять часть нагрузки со своих глаз. Мы с самого рождения использовали свои глаза для того, чтобы судить о мире. Мы говорим с другими и с собой главным образом о том, что мы видим. Воин сознает это и прислушивается к миру, он прислушивается к звукам мира.

Я отложил свои записи. Дон Хуан засмеялся и сказал, что он не имел в виду, что я должен вынуждать себя силой, и что прислушиваться к звукам мира нужно гармонично и с большим терпением.

— Воин осознает, что мир изменится, как только он перестанет говорить с собой, и что он должен быть готов к такому необычайному событию.

— Что ты имеешь в виду, дон Хуан?

— Мир такой-то и такой-то или еще какой-нибудь только потому, что мы говорим себе, какой он. Если мы перестанем говорить себе это — мир перестанет быть прежним. В настоящий момент я не думаю, что ты готов к такой встряске, поэтому ты должен постепенно прекратить создавать мир.

— Я действительно не понимаю тебя!

— Твоя беда в том, что ты смешиваешь мир с тем, что делают люди; и опять же, ты не одинок в этом. Каждый из нас поступает так. Вещи, которые делают люди, являются щитами против сил, которые нас окружают. То, что мы делаем как люди, дает нам удобство и чувство безопасности. То, что делают люди, по праву очень важно, но только как щит. Мы не осознаем, что все, что мы делаем, как люди, это только щиты, которым мы позволяем господствовать и попирать наши жизни. Я мог бы сказать, что для человечества то, что делают люди, значительнее и важнее самого мира.

— Что ты называешь миром?

— Мир — это все, что здесь, — сказал он и топнул ногой по земле. — Жизнь, смерть, люди, олли и все остальное, что окружает нас. Мир необъятен. Мы никогда не сможем понять его, мы никогда не разгадаем его тайны. Поэтому, мы должны относиться к нему, как к тому, чем он и является, как к чудесной загадке! Однако, обычный человек не делает этого. Мир никогда не является для него загадкой, поэтому когда он приближается к старости, он обнаруживает, что для него больше нет ничего нового. Старик не исчерпал мира. Он исчерпал только то, что делают люди. Но в своем глупом замешательстве он верит, что в мире нет больше загадок для него. Вот ужасная цена, которую приходится платить за наши щиты! Воин осознает эту путаницу и учится относиться к вещам правильно. Вещи, которые делают люди, ни при каких условиях не могут быть более важны, чем мир. И, таким образом, воин относится к миру, как к бесконечной тайне, а к тому, что делают люди, как к бесконечной глупости.

15

Я начал упражняться, прислушиваясь к «звукам мира» и продолжал это в течение двух месяцев, как указал дон Хуан. Сначала было мучительно слушать и не смотреть, но еще более мучительным было не разговаривать с самим собой. К концу этого периода я был способен выключать свой внутренний диалог на короткие промежутки времени и мог обращать внимание на звуки.

Я прибыл к дому дона Хуана 10 ноября 1969 года.

— Мы отправимся прямо сейчас, — сказал он, как только я подъехал к его дому.

Я отдыхал в течение часа, а затем мы поехали к низким склонам гор на востоке. Мы оставили мою машину на попечение одного из его друзей, который жил в этом месте, а сами пошли в горы пешком. Дон Хуан положил в рюкзак сухое печенье и сладкие булочки для меня. Провизии было достаточно на день или на два. Я спросил дона Хуана, не взять ли нам больше, но он отрицательно помотал головой.

Мы шли пешком все утро. Был довольно теплый день. Я нес флягу с водой, из которой большей частью пил сам. Дон Хуан пил только дважды. Когда вода закончилась, он заверил меня, что вполне можно пить из ручьев, которые попадаются на нашем пути. Он рассмеялся над моим нежеланием. Через некоторое время жажда вынудила меня побороть страхи.

Сразу после полудня мы остановились в небольшой долине у подножья каких-то холмов, заросших сочной зеленью. За ними, на востоке, сквозь облака были видны силуэты высоких гор.

— Ты можешь записывать все наши разговоры и все свои впечатления, но никогда не должен упоминать о том, где мы при этом находились, — сказал дон Хуан.