Карлос Кастанеда, книги 1-2 (ред. В.О.Пелевин, carlitoska)

Около шести часов вечера дон Хуан выбрал из горшка экстракт корня на плоский кусок сланца — набралось меньше чайной ложки желтоватого крахмала. Половину его он выложил в чашку и добавил немного желтоватой воды. Покрутив чашку в руке, чтобы растворить субстанцию, он вручил ее мне и велел выпить. Смесь была безвкусной, но оставила горьковатый привкус во рту. Вода была слишком горячей, и это раздражило меня. Мое сердце начало сильно биться, но довольно скоро успокоился.

Дон Хуан взял другую чашку с пастой. Паста выглядела застывшей и имела стекловидную поверхность. Я попробовал проткнуть корку пальцем, но дон Хуан подскочил ко мне и оттолкнул мою руку от чашки. Он пришел в большое возбуждение и сказал, что было чистым безумием с моей стороны делать такую попытку и что, если я действительно хочу учиться, то нельзя быть таким беспечным. Это — сила, сказал он, указывая на пасту, и никто не знает, что это за сила на самом деле. Уже то достаточно плохо, что мы манипулируем ею для наших личных целей, избежать чего мы не можем, потому что мы люди, но мы, по крайней мере, должны обращаться с ней с подобающим уважением.

Смесь выглядела как овсяная каша. По-видимому, в ней было достаточно крахмала, чтобы придать ей такую консистенцию. Он велел мне достать мешочки с ящерицами, затем взял ящерицу с зашитым ртом и осторожно передал ее мне. Он сказал взять ее левой рукой, набрать немного пасты на палец и растереть ее у ящерицы на лбу, затем отпустить ящерицу в горшок и держать там, пока паста не покроет все ее тело.

Когда я это проделал, он велел вынуть ящерицу из горшка, взял его в руки и повел меня на каменистое плато, неподалеку от его дома. Там он указал мне на большую скалу и велел сесть перед ней, как если бы это было мое растение дурмана, и, держа ящерицу перед лицом, объяснить ей снова, что я хочу узнать, а потом попросить ее пойти и найти для меня ответ. Он посоветовал мне извиниться перед ящерицей за то, что я причиняю ей неудобства, и пообещать, что взамен я буду добр ко всем ящерицам. Затем он велел взять ящерицу между средним и безымянным пальцами левой руки там, где он когда-то сделал порез, и танцевать вокруг скалы точно так же, как я делал, когда пересаживал росток травы дьявола. Он спросил меня, помню ли я все, что я делал в тот раз. Я сказал, что помню. Он подчеркнул, что все должно делаться точно так же, а если я что-то забуду, мне надо будет подождать, пока в голове не прояснится. Он с большой настойчивостью предупреждал меня, что если я буду спешить и действовать необдуманно, то я могу нанести себе вред. Наконец, мне нужно будет опустить ящерицу с зашитым ртом на землю и следить, куда она побежит, для того, чтобы я мог определить исход колдовства. Он сказал, чтобы я даже на секунду не отводил взгляда от ящерицы, потому что у ящериц это обычный трюк — рассеять внимание и шмыгнуть в сторону.

Еще не совсем стемнело. Дон Хуан взглянул на небо.

— Я оставлю тебя одного, — сказал он и ушел.

Выполнив все его наставления, я опустил ящерицу на землю. Она неподвижно застыла там, где я ее положил. Затем она посмотрела на меня и побежала к камням в восточном направлении.

Я сел на землю перед скалой, как если бы это было мое растение дурмана. Глубокая печаль охватила меня. Я гадал о ящерице с зашитым ртом. Я думал о ее странном путешествии и о том, как она взглянула на меня перед тем, как убежать. Эта мысль была для меня навязчивой проекцией. По-своему я тоже был ящерицей, совершающей свое странное путешествие. Моя судьба была лучше, быть может, только тем, что я могу видеть, — хотя, в тот момент, я чувствовал, что мне, возможно, никогда никому не придется рассказать о том, что я видел. К тому времени стало уже совсем темно. Я с трудом мог различать скалы перед собой. Я думал о словах дона Хуана: «Сумерки — это трещина между мирами».

После долгого колебания я начал выполнять предписанные действия. Паста, хотя и выглядела, как овсяная каша, не была таковой на ощупь. Она была холодной и скользкой и имела специфический запах. Она давала коже ощущение холода и быстро высыхала. Я потер свои виски 11 раз, не заметив никакого эффекта. Я очень тщательно старался не пропустить никакого изменения в восприятии или настроении, потому что я даже не знал чего мне ждать. К слову сказать, я не мог уразуметь сути этого опыта и продолжал искать отгадки. Паста высохла и сковала мои виски. Я уже собирался нанести на них еще пасты, когда понял, что сижу по-японски, на пятках. Я сидел, скрестив ноги, и не мог припомнить, когда поменял положение. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что я сижу на полу в своего рода келье с высокими сводами. Мне показалось, что это кирпичные арки, но осмотрев их, я понял, что это камень.