Карлос Кастанеда, книги 1-3

— Нет, таким свидетелем быть нельзя. Только смерть может это. Но я видел, как моя собственная смерть наблюдала за мною, и я танцевал для нее, как будто умирал. В конце моего танца смерть не указала ни в каком направлении, и место моего предрасположения не дрожало, прощаясь со мною. Так что мое время на земле еще не кончилось, и я не умер. Когда все это произошло, моя сила была ограниченна и я не понимал планов своей смерти, поэтому и считал, что умираю.

— Была ли твоя смерть похожа на личность?

— Ты забавная птичка. Ты думаешь, что можешь что-то понять, задавая вопросы. Я не думаю, что ты поймешь, но кто я такой, чтобы утверждать это? Смерть не похожа на личность, это скорее присутствие. Но можно сказать, что это ничто и в то же время все. Так и так будешь прав. Смерть — это все, что захочешь. Мне легко с людьми, поэтому для меня смерть — личность. Я также привержен тайнам, поэтому для меня у смерти пустые глаза. Я могу смотреть сквозь них. Они как два окошка, но в то же время они движутся, как движутся глаза. И поэтому я могу сказать, что смерть своими пустыми глазами смотрит, как воин танцует на земле в последний раз.

— Но это только для тебя так, дон Хуан? Или для каждого воина?

— Это точно так же для каждого воина, у которого есть танец силы, и в то же время это не так. Смерть наблюдает за последним танцем воина, но то, как воин видит свою смерть, является личным делом. Это может быть все, что угодно. Птица, свет, личность, куст, галька, облако тумана или неизвестное присутствие.

Картины смерти, нарисованные доном Хуаном, встревожили меня. Я не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свои вопросы, и замолчал. Улыбаясь, он смотрел на меня, как бы призывая говорить дальше.

Я спросил, зависит ли то, как воин видит свою смерть, от условий, в которых он вырос. В качестве примера я привел индейцев юма и яки. Мне пришло в голову, что культура определяет манеру, в которой видят смерть.

— Не имеет никакого значения, где человек вырос, — сказал он. — То, как человек делает что-либо, определяется личной силой. Человек является только суммой своей личной силы. И эта сумма определяет, как он живет и как умирает.

— Что такое личная сила?

— Личная сила — это чувство, — сказал он. — Что-то вроде удачливости. Или это можно назвать настроением. Личная сила — это нечто такое, что приобретаешь независимо от своего происхождения. Я уже говорил тебе, что воин — это охотник за силой, а я учу тебя, как охотиться за ней и хранить ее. Трудность с тобой та же, что и со всеми нами, — в том, чтобы иметь уверенность. Тебе нужно поверить, что личная сила может быть использована и что ее можно хранить, но до сих пор у тебя нет убежденности в этом.

Я сказал, что он доказал свою правоту и я убежден настолько, насколько вообще могу быть убежденным. Он засмеялся.

— Это не тот тип убежденности, о котором я говорю, — сказал он.

Он два или три раза слегка пихнул меня в плечо и добавил с усмешкой:

— Меня не требуется смешить, ты же знаешь.

Я почувствовал себя обязанным сказать, что говорю серьезно.

— Я не сомневаюсь в этом, — сказал он. — Но быть убежденным означает, что ты можешь действовать сам. От тебя еще потребуются огромные усилия для этого. Должно быть сделано намного больше. Ты только начал.

Секунду он молчал. Его лицо стало спокойным.

— Забавно, до чего ты мне иногда напоминаешь меня самого, — продолжал он. — Я тоже не хотел выбирать тропу воина. Я считал, что вся эта работа ни к чему и, поскольку мы все так или иначе умрем, какая разница — быть воином или не быть им. Я ошибался. Но я должен был найти это сам. Как только ты поймешь, что ты ошибаешься и что тут действительно есть целый мир разницы, тогда ты сможешь сказать, что ты убежден. И тогда ты сможешь идти дальше сам. И самостоятельно ты даже сможешь стать человеком знания.

Я попросил его объяснить, что он имеет в виду под словами «человек знания».

— Человек знания — это тот, кто честно преодолел трудности учения, — сказал он. — Человек, который без спешки и медлительности прошел в раскрытии секретов личной силы настолько далеко, насколько смог.

В кратких словах он очертил эту концепцию, а затем бросил ее как тему разговора, сказав, что мне следует заботиться лишь о том, как сохранять личную силу.

— Но это совершенно непонятно, — запротестовал я. — Я действительно не могу сообразить, к чему ты клонишь.

— Охота за силой — любопытное явление, — сказал он. — Сначала это должно быть целью, затем к ней надо готовиться шаг за шагом, а затем — бац! — это происходит.

— Как это происходит?

Дон Хуан поднялся. Он вытянул руки и выгнул спину, как кот. Его кости, как обычно, издали серию щелчков.

— Пойдем, — сказал он, — впереди у нас длинное путешествие.

— Но я еще столько хочу спросить, — сказал я.

— Мы идем к месту силы, — сказал он, входя в дом. — Почему ты не побережешь свои вопросы до того времени, как мы туда придем? Там может представиться случай поговорить.