Нрав Касси был известен многим; тем не менее, все охотно шли к ней в сети — даже те, кто понимал, что это будет им дорого стоить. По сравнению с остальными я даже в более выгодном положении: она ведь меня не бросила, более того — намекнула, что это все ничего не значит, что все осталось по-прежнему, и я могу продолжать наслаждаться ее благосклонностью.
— Койот умеет подсластить пилюлю, — усмехнулся я. — Только после сахара горечь кажется еще более горькой.
Больше всего на свете мне хотелось забыть и о Касси, и о Кастанеде, и о его семинаре. И я прибегнул к старому, как мир, рецепту.
— Ловенталь! — окрикнул меня Яков. — Ты опять напился? Что с тобой?
— Анестезия, — важно объявил я. — Тебе налить? — я поболтал остатки рома в банке.
— Да ну тебя, — устало отмахнулся мой приятель. — Завтра хочу серьезно поговорить с Делией. Если наша помолвка состоится, я тебе сам налью. К тому же, последний день семинара. Кстати, кое-кому здесь вставать в семь утра!
— Не-не-не… — промычал я. — Я туда больше не пойду. Пропадай твоя сотня пропадом! Заработаю когда-нибудь — отдам. А туда — ни ногой! Пусть над другими издеваются.
И тут Яков посмотрел на меня так, что я протрезвел.
— Я разбужу тебя, — жестко сказал он.
В семь утра Бирсави появился в моей комнате, и, не спрашивая, сдернул с меня одеяло.
— Поднимайся.
— Яков, какого черта? Не пойду я никуда! — я попытался сопротивляться.
— Ты. Пойдешь.
И тут он произнес то, что я бы сам не сумел выговорить никогда. Он назвал мое магическое Имя.
ЛИЧНАЯ ИСТОРИЯ
Когда мы все собрались, Кастанеды в аудитории не было. Столы и стулья стояли на своих местах, все было как на обычной лекции. Девушки-ассистентки сказали, что доктор немного задержится, а мы пока должны выполнить его задание — написать краткую автобиографию. На столах уже лежали стопки белой бумаги и ручки.
Касси села рядом со мной — я сделал вид, что не замечаю ее. И начал писать.
Я исписал несколько листов: автобиография у меня не вышла краткой. Не потому что моя жизнь была такой насыщенной, просто вспоминать я начал с самого детства. Я описывал все события, которые повлияли на мое становление — может быть, они были не слишком примечательными, но их было много.
Когда Кастанеда пришел, я только-только начал описывать, как поступал в колледж. Он вошел очень тихо и поздоровался только когда оказался за кафедрой. Мы вздрогнули, как по команде, и оторвались от своих записок.
— Времени не хватило? — спросил он. — Дать еще несколько минут? Мы закивали головами.
— Не дам, — сказал он, посмеиваясь. — Допишете дома. Если захотите. В любом случае, я это читать не буду.
— Тогда зачем мы это все писали? — спросил Тернер.
— Вы писали личную историю себя, — ответил Кастанеда. — Так, как вы ее видите. Но если бы вашу биографию описывал кто-нибудь из ваших близких, я уверен — она была бы совершенно другой. А если бы ее писал ваш друг? А если — враг? Но самое интересное было бы, если бы вашу биографию вдруг написал человек, который о вас не знает ничего, кроме имени. А может, и его не знает.
— Но как человек, который не знает ни меня, ни даже моего имени, может что-то обо мне написать? — удивился Андрияки.
— Но ты же написал, Кифас, — сказал Кастанеда. — Хочешь сказать, ты знаком с собой? Или твое Имя тебе известно? Этим у нас тут только Ловенталь похвастаться может.
— Что ты скажешь, Люсинда, — повернулся Карлос к нашей тихоне, — если я сообщу тебе, что всю свою жизнь, от самого рождения, ты была хранителем Кольца Силы? И на этот семинар попала только для того, чтобы узнать это?
— Это… правда? — с надеждой спросила Люси.
— А правда ли то, что ты написала в своей автобиографии?
— Да, — она встряхнула челкой.
— Тогда правда и то, что я сказал. Ты мне веришь?
— Не знаю. Не очень. Хотелось бы, но…
— Что но? — отечески улыбнулся Кастанеда. — Ты не веришь в это потому что ты об этом ничего не знала до сих пор. Но факт в том, — заговорщицки произнес Карлос, оглядывая группу, — что никто ничего о вас не знает. И первый из этих незнающих — вы сами.
— Маг остается магом ровно до той минуты, пока он осознает это незнание, — сказал Карлос. — Как только он начинает думать, что он что-то о себе знает, у него появляется личная история. А это приговор. Личная история — это портрет, нарисованный пятилетним ребенком, у которого нарушены связи между полушариями. На этом портрете нельзя будет разобрать даже, где голова, а где ноги, не то, что найти какое-то сходство. То, что вы думаете о себе, и то, чем вы являетесь, отличается настолько, насколько «портрет» отличается от вашего настоящего облика. Тем не менее большинство людей почему-то крайне заинтересованы в том, чтобы в глазах всего остального мира выглядеть именно так, как их нарисовал бедный больной малыш. Поэтому из всех более всего похожи на людей Маги. О которых никому ничего не известно.