Карлсдоттир, которая живет на крыше (СИ)

- Ага, сейчас! Конечно, средь бела дня - разве мы с тобой летучие мыши, чтобы только по ночам летать? И никто нас не увидит, люди вверх не смотрят, будто ты не знаешь! И, между прочим, им же хуже - они лишают себя такого замечательного зрелища, как ты да я. А ведь могли бы полюбоваться, как мы замечательно летаем.

И, конечно, я дала себя уговорить. Потому что сама очень люблю летать именно днем, хоть и боюсь быть замеченной. Потому что я люблю солнце, и голубое небо, и ласточек.

И, конечно, Карлсон оказался прав - никто нас не увидел. Никто не смотрел вверх, никто не увидел, как за моей спиной с легким перестуком раскинулись два широких веера из тонких деревянных планок, развернулись, чутко вздрогнули, улавливая ветер, а потом я шагнула с края крыши - и мы полетели! Нет, я не буду рассказывать, что такое настоящий полет, для этого не придумано настоящих слов.

Пусть, пусть у меня уродливая маска вместо лица и нет имени - зато у меня есть крылья.

Через неделю пустырь неподалеку от моего дома расцветился яркими шатрами и фургонами цирка-шапито. Все свободное время между вечерними выступлениями и утренними репетициями мы с братом проводили вместе - то у него в тесном, словно старый сундук, фургончике, то у меня на крыше. Мы не видимся по несколько лет, зато уж когда бродячее ремесло брата в очередной раз забрасывает его в этот город - мы почти не расстаемся.

Мы с ним похожи - оба голенастые, нескладные, с тонкими руками и ногами, с острыми коленками и локтями. Но ему повезло больше - у него настоящее человеческое лицо. Ну, почти человеческое - таких носов у людей не бывает, конечно. Но все равно... подумаешь, нос! Не всякий и обратит внимание.

Зато у меня есть крылья. Иногда я всерьез задумываюсь, согласилась бы я поменяться - крылья на лицо. И не знаю ответа. Я ведь умею летать.

Карлсон частенько присоединяется к нам. Они на удивление легко сошлись. С другой стороны, чему удивляться? До смешного непохожие внешне - один пузатый, круглолицый, с носом-пуговкой, другой тонкий, угловатый, длинноносый, они одинаково беспечные и неунывающие, одинаково любят посмеяться и подурачиться. Ко мне они оба относятся сочувственно и слегка покровительственно, мой угрюмый нрав кажется им, вероятно, чем-то вроде затяжной болезни. Разговаривая со мной, они то и дело перебрасываются озабоченными взглядами, словно два врача на консилиуме, и все время ищут способ развеселить, расшевелить меня.

А еще мы летаем вместе. Брат сидит на спине Карлсона. Он невелик ростом и легок телом, Карлсон утверждает, что даже его Малыш весит больше, хотя я-то слышу в жужжании моторчика натужные нотки. А мой брат, в свою очередь, уверяет нас, что ему нисколько не страшно, хотя я вижу, что всей его беспечности не хватит на то, чтобы не прислушиваться с легкой тревогой к этому гудению. Но оба стараются, чтобы развлечь меня. и я, в свою очередь, делаю вид, что наслаждаюсь полетом, нисколько не тревожась за них обоих...

В том, что мы познакомились с Бетан, виновата моя невнимательность. Люди временами появлялись на моей крыше, и обычно я была достаточно осторожна, чтобы не сталкиваться с ними. А тут расслабилась, отвлеклась... Это из-за брата. Когда он приезжает, я почти каждый вечер спускаюсь вниз, сижу у него в фургоне, куда каждую минуту может зайти кто-нибудь из его товарищей-циркачей, даже хожу с ним по улицам - пусть глубокой ночью, в темноте, но все же... В общем, отвыкаю от обычной осторожности.

Она стояла на крыше - на моей крыше! Точнее, не стояла, а топталась туда-сюда, словно исполняя непонятный танец, то подходила к самому краю, то отступала на несколько шагов. Я заметила ее, когда уже опускалась, сложив за спиной крылья. Взлетать было поздно. Крыша гулко отозвалась под моими ногами, и девушка вздрогнула и обернулась.

- Ты кто? - воскликнула она почему-то с возмущением в голосе, будто это я к ней заявилась, а не она ко мне. - Что ты здесь делаешь?

- Я здесь живу, - ответила я не менее возмущенно, забыв свой обычный страх перед нормальными людьми. - А ты что здесь делаешь?

- Я здесь умираю, - ответила она серьезно. - Вот сейчас вниз прыгну. Еще чуть-чуть постою и прыгну.

- Правда? - я удивилась. - А зачем?

Я ведь слишком мало общалась с людьми. Мой брат и Карлсон не в счет, их никак не назвать обычными. Откуда мне знать - может, это вполне нормально для молодых девочек.

- Потому что я некрасивая, - девушка шмыгнула носом и договорила, - и потому, что меня никто не любит.

Я по-прежнему ничего не понимала.

- А от того, что ты спрыгнешь вниз, ты станешь красивее?

Она покраснела.

- Ты издеваешься, да? Нет, я не стану красивее, только мне это будет уже все равно. А они все пожалеют.

- О том, что ты некрасивая?

- О том, что меня никто не любит!

Мы обе замолчали. Не знаю, о чем она думала, а я разглядывала ее лицо и пыталась понять, правда она некрасивая или нет. Я в этом плохо разбиралась. На мой взгляд, все у нее было нормально - два глаза, два уха, нос, подбородок...

Она опять заговорила: