Кафе «Ивушка», как я предполагала, в эту субботу пользовалось своей обычной популярностью. Я пробиралась мимо столиков, внимательно высматривая моего потенциального клиента.
– Добрый день, – наконец узрела я за центральным столиком заветную пеструю материю, а вместе с ним и господина Остроликого собственной персоной. С трудом сдерживаясь, чтобы не поморщиться при виде канареечного цвета рубашки, по которой хаотично располагались ядовитого оттенка бабочки, я невозмутимо представилась: – Евгения Охотникова.
– О, – пораженно протянул он, – восхищен, – и стал буквально исследовать мою фигуру в льняном сарафане плотоядным взглядом.
– Вы позволите? – Я многозначительно кивнула на стул.
– Что? Ах, да, конечно, – похоже, мой внешний вид его немного смутил, он сделал попытку привстать, но я быстро села, поэтому он лишь недоуменно и все так же внимательно разглядывал мои, судя по всему, очень ему понравившиеся черты лица. Господин Остроликий, которого я видела как-то раз на экране телевизора, при ближайшем рассмотрении оказался пухленьким невысоким мужичком, с круглым животом, который особенно был заметен под тонкой шелковой тканью рубашки. Лицо его было под стать телу, даже каким-то луноликим. Глазки, да и все черты были мелкие. Но стоило ему, наконец, справиться с неловкостью первого момента, и он, совладав с собой, немного расслабился, как лицо его приняло этакое добродушное выражение, настолько располагающее, что я даже подумала, что эту мимику он тщательно отрепетировал когда-то перед зеркалом и теперь удачно пользовался ею как истинный профессионал и публичная персона.
– Ох, милая Женечка, я и не предполагал, что судьба сведет меня с такой красавицей…
– Извините, но насколько я понимаю, наша встреча носит сугубо деловой характер, – спокойно перебила я, привычно готовясь расставить все точки над «i».
– Да, а что… – растерянно протянул он.
– В таком случае сразу условимся, что я не Женечка, не милая и не… да неважно кто, я Евгения, если хотите, Владимировна.
– О… – нахмурился он, – вот уж не думал, что у девушки с таким ангельским лицом такой стержень внутри, – задумчиво и вроде как самому себе пробормотал он, – однако, что удивляться, при вашей-то не женской специальности, – добавил он и вовсе сочувственным тоном, так, словно я была больна. – Ну, хорошо, Евгения, но и у меня тоже есть условия.
– Это обязательно, и я готова вас выслушать, Всеволод, простите, я не знаю вашего отчества…
– Просто Всеволод, но ни в коем случае не Сева, – он даже погрозил мне указательным пальцем и при этом вдруг коротко ухмыльнулся. – В общем, перейдем к делу, – режиссер подался вперед, на лице его не осталось и намека на былую расслабленность, мне его деловой тон понравился гораздо больше, чем неудачная попытка пококетничать. – Прежде чем я все расскажу, я должен вам заметить, что считаю все это ерундой, издержками съемочного процесса, и не стал бы и вовсе вас тревожить, но вот мой спонсор, вы его, по-моему, хорошо знаете, он человек приземленный… Как вам объяснить… э… – Остроликий, хотя при его круглой внешности ему бы следовало называться Луноликим, в задумчивости щелкнул пальцами.
– Объясните, как есть, я сделаю выводы сама.
– Ладно, – он отпил воды и принялся рассказывать, отчаянно жестикулируя. – Понимаете, каждый мой новый фильм это не просто рядовой эпизод… Нет! Это целый процесс, которым руковожу даже не я, а некие высшие силы, фортуна, если хотите! – провозгласил он торжественно. – И именно они, по моему разумению, устраивают все те мелкие неприятности, которые сейчас, конечно, мешают, но ведь это только идет на пользу успеху картины, создает необходимый ореол тайны вокруг съемок, те трудности, ту атмосферу опасности, некий фатализм, которые так привлекают зрителя. Я уверен, что бессмертие картины складывается из многих факторов, и съемочный процесс – это своего рода основа, этакий трамплин для будущего взлета. Я, признаюсь, искренне радуюсь, когда случаются на этом этапе маленькие трагедии, о которых потом все судачат, и кругом пишут, и создают шумиху, а фильм отчасти и благодаря вот такому ажиотажу становится легендарным, потому что не сходит с уст зрителей. – Остроликий настолько увлекся, что мне показалось, даже забыл о моем присутствии. Я, конечно, внимательно его слушала, но, признаюсь, невольно заскучала. Похоже, ему требовался не телохранитель, а психиатр.
– Евгения, как я рад! – вдруг раздался над моим ухом знакомый голос.
– Эмир! – улыбнулась я тому самому банкиру, по чьей рекомендации Остроликий и грозился стать моим новым клиентом.
– Всеволод, судя по тому, как яростно ты махал руками, этап с фортуной и высшими силами вы уже прошли? – подавив короткий смешок, уточнил Эмир, многозначительно мне подмигнув.
– Гения любой может обидеть, – трагичным голосом обронил Остроликий, повернулся к нам, то есть к столу, боком, и, закинув ногу на ногу, замер, устремив полный неподдельной грусти взор к сверкающим на солнце водам Волги.