Я понимала, что замять информацию об очередном покушении не удастся и полицию придется вызвать, тем более что прецедент не первый. Но о моей героической роли во всем этом я потребовала умолчать, чтобы спокойно заниматься расследованием. Остроликий, надо отметить, значительно воспрял, когда я сообщила ему, что придется рассказать, как он в одиночку справился с обезумевшим скакуном и мастерски остановил его в роковую минуту, практически за секунду до неминуемой гибели.
– Да что же это, с вами как свяжешься, так хлопот не оберешься?! – со справедливым упреком на устах вышел ко мне навстречу из машины Василий Авдеевич, утирая пот под фуражкой, но я остановила его грозным взглядом. На мгновение он замер, лицо его посуровело, но, прежде чем высказаться, он, видимо, вспомнив о моей конспирации перед съемочной группой, смягчился и остановился перед Остроликим, давая понять, что реплика адресована ему.
– Вы так говорите, будто мы старые знакомые! – оскорбился режиссер.
– Так, по крайней мере, не новые, видимся-то не впервые, – по-свойски хлопнул его по плечу майор. Остроликий просто остолбенел от такой фамильярности, он разинул рот и хватал им воздух, как рыба. Довольный произведенным эффектом, Василий Авдеевич резко сменил тон, заговорив совершенно по-иному: – Теперь по существу дела, в котором часу произошло покушение? – И он устремил в лицо Всеволода проницательный взгляд.
Остроликий был явно не готов к началу разговора, глаза его то и дело возвращались к плечу, на котором совсем недавно лежала рука служителя закона, но застигнутый врасплох вопросом, он, похоже, растерял зародившиеся претензии.
– Так как все произошло? – терпеливо напомнил ему о себе майор. Всеволод тряхнул головой, пытаясь сконцентрироваться, и оглянулся на нас – всех свидетелей недавних событий. – Пройдемте в павильон, там нам никто не помешает, – заметив всеобщий интерес, настойчиво предложил Василий Авдеевич и первым пошел, давая понять, как следует поступить.
Майор своим поведением публично продемонстрировал свое отношение к звездному статусу потерпевшего, сбил, если можно так сказать, излишний пафос, что перед буквой закона все равны и никто не застрахован от неприятностей, не важно, птицей какого полета он себя мнит.
Остроликий удалился за Василием Авдеевичем, я держалась невдалеке от входа в павильон, понимая, что мое присутствие на снятии показаний будет кстати, вот только идти следом не спешила, ожидая удобного момента, чтобы не привлекать внимания.
– И борьбой владеет, и историю знает, и на лошади скачет, и сама красавица… и я подозреваю, что у этого перечня имеется продолжение… – Максим, как всегда, не заставил себя ждать.
– Есть, не сомневайся, – не сдержалась я от прямого ответа, хотя догадывалась, что все это сильно смахивает на флирт.
– А я и не сомневаюсь, я даже уверен, просто не могу мимо этакого алмаза пройти. – Голос его источал мед.
– Что ж поделать, придется… э… пройти мимо, – я мило улыбнулась и шагнула в павильон, радуясь, что Полоцкий закрывает меня своей широкой спиной от остальных, праздно бродивших по лужайке перед входом. Мой неприятный ответ должен был отбить у Максима, по моему разумению, всякое желание когда-нибудь здороваться со мной впредь. А мне совершенно не хотелось сейчас продолжать нашу беседу, так как мысли мои были заняты совсем иным, а придумывать очередную легенду, с чего это я оседлала лошадь и кинулась за Остроликим, не стоило.
Майор не удивился моему появлению, а Остроликий, как и следовало ожидать, обрадовался.
– Ну, так и что это? Что за мотив у вашего недоброжелателя, давайте, Всеволод Александрович, поднатужтесь, вспоминайте, может, были какие-то угрозы или что-то еще настораживающее? – продолжил допытываться Василий Авдеевич, кивнув мне на свободный стул.
– Да я не знаю, не знаю! – Остроликий был близок к истерике. – Мне многие завидуют, – взвизгнул он, но быстро взял себя в руки и с неожиданным презрением в голосе зло процедил сквозь зубы: – Бездарности…
– Ну, вот, уже кое-что! – повеселел Василий Авдеевич. – Кому вы перешли дорогу с этим фильмом, может быть, финансирование перекрыли, забрав бюджет на себя, то есть на свое, как вы там говорите, творение? – он приготовился записывать.