На рассвете он уснул, утомленный. Я лежал рядом, чуть касаясь его ног своими. Дрожал от чего-то, что напоминало озноб при болезни. Я тоже был выжат, но не так. Ещё я не мог опомниться. Растревоженное сознание гоняло передо мной события ночи и заставляло сжиматься, то в замешательстве, то от новых коротких вспышек похоти. У меня год не было секса. И целую жизнь не было мужчины. Этого мужчины. А я даже не знаю до сих пор, как его зовут.
Драматургия / Драма / Слеш / Романы / Эро литература18+========== La partie 1. Тыльная сторона ==========
Меня выгнали. Привезли на вертолёте и скинули с мешком личных вещей, приказав никогда больше не возвращаться. Что я натворил? Предпочитаю об этом помалкивать. Отшельничество в горах было лучшим выходом из положения. Да, ужасно, но лучше, чем провести остаток своих дней за решёткой. Наследники, поскрипев зубами, выделили мне дом у крохотного озера. Тихое заброшенное место добровольного заточения, немногим лучше тюрьмы. Однако это самое сердце Швейцарии, и некоторые продали бы родину за само право находиться здесь. У меня же просто не оставалось выбора.
До ближайшего селения всего пять километров на лыжах, но мне было строго приказано не покидать пределов долины. Я смирился и поселился в двухэтажном срубе, без коммуникаций, электричества… не говоря уж о телевидении или Интернете. Был один газовый баллон и погреб, который я наспех вырыл сам, пока в сентябре земля была ещё рыхлая. Я совершенно один… Ни пастухов, ни туристов, ни налоговой. Раз в месяц вертолёт обещал прилетать и сбрасывать новый запас газа и продовольствия. Но уже через неделю я понял, что сойду с ума от одиночества. Придумаю себе друзей, заговорю с кустарником. Каждый день я совершаю прогулки по еловому лесу, покрывающему склон ближайшей горы, обхожу озеро, в тщетной надежде отыскать хотя бы зверушку, принести в дом и приручить. Белки пугливо убегают от меня, для ежей у меня нет молока, только сушёные фрукты и консервы, а кроме них я больше никого не встретил.
Я шуршу листьями, ползаю в траве и мягкой рыжей пыли. Солнце встаёт и садится, освещая моё отчаянное лицо. Одинаково отчаянное, что утром, что вечером. Я не сплю ночью, прислушиваясь к шорохам за окном, я жду и надеюсь… услышать человеческие шаги или голос. Своего голоса я боюсь. Но отдельные мысли записываю. У меня четыре толстенные тетради, и я только начал марать первую.
Сначала я пытался экономить минеральную воду в бутылках, которые мне сбросили, потом попробовал воду из озера. Она оказалась на порядок вкуснее. Я просиживаю на берегу долгие часы, дышу чистейшим воздухом, смотрю в пронзительно синее небо… и стараюсь убедить себя забыть несчастье. Не было катастрофы. И прошлой жизни тоже не было. И мне не двадцать четыре года. Я заново родился. И взял новое имя. Я не верю в Бога. Забросил на дно озера распятие, которое долго носил на шее. Я буду поклоняться камню. Или ветру. Или Луне. Всему, что не отвернулось от меня. И, кто знает, может, они смилостивятся надо мной.
У меня не было календаря, я старался отмечать каждый прошедший день и не сбиваться со счета. Вертолёт прилетал три раза, набор продуктов немного менялся. Становился скуднее. Я не смел жаловаться и унывать. Скоро зима, здесь все засыплет снегом. Я делал запас дров на случай, если газ кончится раньше времени. Топора у меня не было, поэтому я без устали собирал сухие сучья и ветки. Делился своей печалью с лунной дорожкой на озёрной глади, сидел там почти каждый вечер или ночь. И, когда похолодало, провидение благосклонно ниспослало мне самый ценный подарок.
В середине декабря с Альп прикатился лыжник. С оглушающим грохотом и треском. Я как раз бродил у подножия горы и не мог не заметить его пикирующий «полёт». Он с размаху влетел в подлесок, в комьях земли и снега, оттуда осталась торчать одна его нога с поломанной лыжей. Я припустился к нему что было силы, молясь, чтобы он был хотя бы жив. Остаться целым и невредимым после такого падения было невозможно, но, пожалуйста, пожалуйста…
Всё хорошо. Только он немой. Или глухонемой. Я попытался заговорить с ним сначала по-английски, потом по-французски, но он стоял столбом. Даже не улыбнулся. Немецкого я почти не знал, говорить с ужасным акцентом постыдился. Махнул рукой и просто повёл его в дом. Взял свою тетрадь и написал большими печатными буквами: «Как тебя зовут? Я живу здесь один и не могу уйти. Будешь моим экономом? Я не люблю готовить».