Карманный атлас женщин

Некоторое время спустя кто-то вошел в квартиру. Вместе с хозяином, Худым Бронеком, была Элька Без Ноги. С порога затарахтела, стала говорить не то с собой, не то с Марией…

Это было типичное недержание речи. Может показаться, так говорят только женщины, нет, просто они делают это громче. Некоторые даже кудахчут. Но главное — нет единой линии, нет темы разговора.

Бабы забрасывают собеседницу словами, забывая включить слух. Иногда это монологи, обращенные к кому-то конкретному, без надежды на то, что тебя выслушают и поймут, формальная говорильня, лишь бы языком молоть. На лавочке в парке, в поликлинике и на остановке. Летят слова и тут же опадают на землю.

— И знаете, что я вам скажу, мне в принципе не нравятся такие шапки в полоску, очень уж сильно обтягивают, но продавщица эта говорит, дескать, примерьте, что вам от этого убудет, ну я и взяла такую лиловую, и скажу я вам, что даже очень, очень, да и цена подходящая была, так что я взяла, вот она в сумке, но, наверное, не буду носить, голову очень уж стягивает.

— …Да, да, вот и у моей сестры тоже в голове давило, двух недель не прошло, и не стало человека, вся семья и даже родственники из Гданьска приехали на похороны, такие красивые венки положили, а ведь сейчас все так дорого, а уж как ксендз говорил, боже мой, такие красивые похороны, такие торжественные…

Элька выбрасывала из себя информацию со скоростью пулемета, даже сама себя не слышала.

— Вставай, баба, вставай, Тереску уже повезли в больницу, а Дарек этот твой ушел куда-то два дня назад и еще не вернулся, а тут, глядишь, отцом станет. Вы только посмотрите на нее: лежит колодой, — нет, так дело не пойдет. Хорошо, тогда я хоть здесь на краешке присяду, платок сниму. Вы только послушайте, что сегодня утром со мной приключилось, когда я ехала к этой Йольке к черту на кулички. Спешила к ней с блузками, блузки она у меня хотела купить, а тут как раз деньги у меня закончились, ну я и подумала, заработаю немножко, с долгами рассчитаюсь, и даже на законный стакан водки останется. Лечу я на остановку ни свет ни заря. Рядом ехал какой-то тип на шикарной машине. Уже красный горел на переходе, а этот притормозил и рукой мне показывает, проходи, мол. А, наверное, видел, что я на пятнадцатый номер спешу. Даже высунулся из окошка и говорит: «Милости прошу». Ну я ему на это: «Премного вам благодарна», небось не долбешка какая, воспитание все-таки получила. Выхожу на зебру и — бах! — как шмякнусь об асфальт. О бордюр, видать, зацепилась, пакеты с блузками порвались. Машины сигналят, а этот тип, что меня пропустил, так ржал, что чуть вставная челюсть не вылетела. Ну я, значит, быстро все пособирала, сумки — в руки и к нему: «Ты чего, гад, смеешься, а?» Из-за всего этого я опоздала на трамвай, а когда приехала к Йольке, той уже не было. Эти, в машинах, вроде такие культурные, а над чужой бедой гогочут. Не то что когда-то. Раньше бы сам вышел и женщине руку подал. Сколько же теперь в Варшаву хамла с деревни понаехало. Должны заслоны поставить и никого больше сюда не впускать! Хотя… если человеку не везет, его и в костеле поймают с поличным. Мне с торговлей как-то не особо везет.

Мария засыпала под эту трескотню, и в голове у нее только и крутилось: я родила ребенка, и Тереска родила ребенка, и оба — от Дарека. Я теперь уж точно знаю, что сошла с ума. Если в этой поганой жизни ничего не чувствуешь, значит, у тебя в черепушке неровно. Прав был Антек-Дурачок, когда говорил мне «Проснись, малышка». Если я сама не могу… Вот кто-то и рожает за меня моих детей, кто-то другой за меня живет и любит. Эх, одно в жизни остается — выброситься из окна. Убиться.

Развеялись о счастье вскоре грезы,
Оставил Маньку ейный паразит,
Плевать хотел на ласки он и слезы,
Даже не бил: не сердце в нем — гранит.
Ушел с концами, в жизни так бывает,
Но без него не хочется ей жить:
В отчаянье она яд принимает.
Прервалася у Маньки жизни нить.

Вот только одна проблема: чтобы перестать жить, надо сначала все-таки жить.

Как научиться этому искусству? Трудно целыми днями щипать себя за ляжку и призывать к порядку. Годами Мария стирала себе костяшки запястий о стену — не помогло. Когда она оказалась в травмпункте, чтобы ей руки подлечили, врач бинтовал их и ворчал: «Алкашки, глупые бабы, скучно им в жизни, вот от этой глупости и хотят себя убить. Но даже этого сделать не умеют. Подделки под человека, потаскухи, паршивки». Пусть себе говорит, молоденький такой в халатике, думала Мария. Умный такой, потому что, небось, теплый дом у него, теплая женка и полный холодильник. Так что со смыслом жизни у него все в порядке.