Карманный оракул (сборник)

Я могу примерно объяснить, почему так бывает – в особенности у нас. Во-первых, во всякой революции наступает этап, когда при полной канонизации ее символов и лозунгов на содержательном, смысловом уровне наступает их отрицание и даже запрещение. Все революции делаются под знаменем свободы, но после их победы о свободе лучше забыть; все диктаторы начинали с требования демократии, и соратники – свидетели их нищей демократической юности – в какой-то момент становятся им без надобности. Слишком активные борцы за свободу вдруг начинают выглядеть нежелательными напоминаниями о былой тактической уловке – либо о неосуществимой утопии; партаппаратчики становятся милее пассионариев, потому что пассионарии не желают расставаться с иллюзиями и все зовут назад, в нестабильность… Вторая причина расправы с былыми единомышленниками – конкурентная борьба в среде победителей: в стане побежденных она далеко не достигает такой остроты, да и за что бороться? Третий механизм – неизбежный поиск ответственных: их, конечно, ищут и среди врагов (отсюда «вредительство»), но до врагов еще поди дотянись. А свои – здесь, под рукой. В наибольшей же безопасности оказываются нейтральные, сомневающиеся, в некотором смысле даже и двурушничающие, потому что интеллигент по определению видит две правды и двурушничает, так сказать, по обязанности: «обнявши, как поэт в работе, что в жизни порознь видно двум». Без этого соединения крайностей и примирения оппозиций литературы не бывает. Так что наилучшие шансы уцелеть – у интеллигента, которого никак не впишешь в тот или иной лагерь. Во времена репрессий нет ничего страшнее определенности. Если тебя есть за что схватить – схватят обязательно, и тем быстрее, чем ближе ты стоишь. Но если ты успел по врожденной интеллигентской мягкотелости – за которую тебя так корили убежденные борцы – посочувствовать и победителям и побежденным, у тебя есть реальный шанс пережить тех самых борцов, учивших тебя несгибаемости.

В России же проблема усугубляется вечной неорганизованностью, крайним злоупотреблением всякими окриками, командами, угрозами – в ущерб нормальной творческой работе без истерик и взаимных подсиживаний. При таком перманентном аврале, да в обстановке страха, да среди стукачества, да при такой неэффективной модели, как «властная вертикаль», – головы исполнителей летят градом. Выход один: не исполнять. Не лезть изо всех сил в первые ряды охранителей, строителей, перераспределителей собственности. Не напрашиваться в агитаторы-горланы-главари. Не менять ценности личности (и вечности) на ценности массы (и эпохи). Соотноситься с вневременным идеалом. Карьеризм не то чтобы плох – во всяком случае, у меня нет внятных логических аргументов против него, потому что честолюбие само по себе полезно, а бескорыстие слишком часто собою любуется. Карьеризм опасен, причем главным образом для карьериста – вот главное и чисто практическое соображение, которым я руководствуюсь, предостерегая молодежь от излишнего рвения. Очень может быть, что «Наши» и «Молодая гвардия» растят новую российскую элиту, но участь российской элиты во все времена одинакова: сначала она быстро формируется, потом так же стремительно ротируется. Впрочем, и Гитлер, придя к власти, для начала уничтожил Рэма. А уж как быстро полетели головы РАППа – в России все помнят. Попутчики – в том числе и такие рисковые, как Булгаков, – уцелели. Антисоветчик Замятин благополучно уехал. Бывший эмигрант Толстой стал врио своего однофамильца Льва. А идейные Авербах, Киршон, Пикель и десятки других унавозили собою почву для нового советского дворянства.

Впрочем, есть у меня и еще одно тайное соображение. Их беда в том и была, что они были – идейные. Идейные при любом раскладе гибнут первыми. Их безумству, так сказать, поем мы славу, но их друзьям и современникам не позавидуешь. Так что всем, кто хочет и лично выжить, и окружающих не очень мучить (а это обычно совпадает), я посоветовал бы верить не в абстракции, а во что-нибудь этакое человеческое вроде милосердия. Но это, сами понимаете, не для всех.

Горбатый снится