Читаем Карманный оракул (сборник) полностью

Вот и меня волнует вопрос о том, почему именно фантастическое писательское сообщество приняло в войне 2014 года столь горячее участие, почему оно сначала усердно прогнозировало, а потом осуществляло ее. Проще всего сказать, что фантасты вообще правят миром – у фанов такие легенды популярны, – но их придется отбросить: в конце концов, среди фантастов есть и талантливые, и почему сбываются только прогнозы наименее талантливых и наиболее одиозных – вопрос неразрешимый. Гораздо более вероятной представляется мне иная версия: пока мейнстримная или артхаусная литература занималась самообслуживанием или коммерцией, фантастика, как ей и положено, предлагала и анализировала варианты будущего; пусть стилистически эта проза небезупречна, но она, по крайней мере, отвечает на вызовы времени. Вышло так, что с семидесятых именно фантастике выпало обдумывать реальные стратегии, варианты и перспективы постсоветского будущего: цензура была к этому якобы развлекательному и трешевому жанру более снисходительна, чем к серьезной (так ей самой казалось) прозе. Начиная со Стругацких, а по большому счету и с Ефремова, именно фантастика стала полем наиболее оживленных дискуссий о будущем страны. Вдобавок фантастика – в отличие от той самой серьезной литературы – обладала собственными отлично развитыми инфраструктурами: ее конгрессы, съезды, слеты и тому подобное позволяли сотням авторов обговаривать свои версии, обмениваться мнениями – словом, фантастика играла роль почти несуществующей у нас футурологии, брала на себя выработку новых национальных проектов и, как видим, преуспела в этом.

Война на юго-востоке Украины развязана реконструкторами, публицистами газеты «Завтра» и фантастами: Стрелков сам признает, что принес войну на эту землю. Кроме фантастов и пассионарных публицистов, возжечь массы оказалось некому. Я уж не говорю о том, что имитационные по сути своей государства – каковы и путинская Россия, и межмайданная Украина – не предлагают сколько-нибудь одаренным и принципиальным людям никакого приложения сил и талантов. Отсюда критическая масса идеалистов, желающих воевать, а фантасты как раз и являются самыми упертыми идеалистами во всем литературном сообществе: инфантилизм плюс развитое воображение – прекрасные стартовые условия для прозы, но катастрофические для жизненной практики. Вот почему Новороссия, стольких поманив, стольких погубила.

Впрочем, есть и еще одно объяснение. Сегодняшняя война во многом определяется пиаровскими стратегиями. А кому, как не фантастам, конструировать убедительные и достоверные модели реальности?

Сегодня никому не понятно – и не важно, – как обстоят дела. Всем нужны убедительные и последовательные картины мира. Если проанализировать эти картины, становится ясно, что моделями для них послужила именно фантастика – приключения косморейнджеров либо обычное фэнтези. Пишет же Вершинин, комментируя вброшенный в прессу якобы план якобы насильственного замирения юго-востока: «Если умертвия, собранные Черным Властелином отовсюду, победят, все, видимо, так и будет». Под Черным Властелином, надо полагать, понимается Обама.

Я отнюдь не хочу сказать, что фантасты захватили власть и организовали по собственным лекалам войну, о которой давно мечтали. Я хочу сказать лишь, что, когда серьезные писатели не занимаются серьезными вещами, власть – в том числе духовная – достается графоманам, а стратегами назначаются реконструкторы. Больше того, когда у политиков нет ни принципов, ни совести – народными героями становятся писатели, потому что у них-то совесть и принципы есть. Даже у графоманов. Ведь без восхищения собой ничего не напишешь, а беспринципному человеку восхищаться нечем.

– Ты его особо-то не ругай, – сказал мне знаменитый фантаст Михаил Успенский, рассказывая о Березине. – Он человек… как сказать… неподлый.

Да все они там неподлые. И Валентинов, и Березин, и даже Вершинин. Страшно сказать – и Стрелков. Просто им, писателям, невыносим мир, в котором всем управляет прагматика (в мировоззрении Гильбо она тождественна Разуму и Просвещению). Вот им и хочется построить мир, в котором правила бы справедливость, и в этом – корень всего происходящего.

Жаль, что в нее сегодня верят только фантасты, притом не первого сорта. Потому что в результате вся реальность – российская, украинская, а в первую очередь донецко-луганская – становится похожа на кровавый кошмар взыскующего истины графомана.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика
Как управлять сверхдержавой
Как управлять сверхдержавой

Эта книга – классика практической политической мысли. Леонид Ильич Брежнев 18 лет возглавлял Советский Союз в пору его наивысшего могущества. И, умирая. «сдал страну», которая распространяла своё влияние на полмира. Пожалуй, никому в истории России – ни до, ни после Брежнева – не удавалось этого повторить.Внимательный читатель увидит, какими приоритетами руководствовался Брежнев: социализм, повышение уровня жизни, развитие науки и рационального мировоззрения, разумная внешняя политика, когда Советский Союза заключал договора и с союзниками, и с противниками «с позиций силы». И до сих пор Россия проживает капиталы брежневского времени – и, как энергетическая сверхдержава и, как страна, обладающая современным вооружением.

Арсений Александрович Замостьянов , Леонид Ильич Брежнев

Публицистика