Кармелита. Наследники: лёд и пламя (СИ)

Ещё удар – она плюхнулась в мягкий, но вонючий и кишащий членистоногими мох. Только теперь, присмотревшись, различила фигуру, больше смахивающую на палача – Саппоро верхом с розгой угрожающе навис над девушкой: бежать некуда! Она, стараясь подняться, пятилась, опираясь руками, и еловые иглы лапника впивались в пятую точку; он спрыгнул, сделал несколько шагов навстречу, быстро присел на корточки, усмехнулся и глаза блеснули ядовитым огнем, буквально чувствующимся на расстоянии, кстати, расстояние было невелико, может чуть больше нескольких сантиметров.

Холодок пробежал по телу от макушки до пят, столь неординарная ситуация необычайно заводила, дергая за струнки самые сокровенные ниточки желаний... они тут совершенно одни: кричи, не кричи – не услышат. Кровь застучала в висках. Возможно, это прозвучит странно или шокирующе, но в жизни Зоры это был самый, пожалуй, интимный момент. Прежде она была глубоко убеждена, что не нуждается в парне, даже мысли не допускала о том, что когда-нибудь будет зависима от мужчины, а сейчас его непосредственная близость и непонятно сильная власть вдруг заставили переосмыслить некоторые приоритеты.

На мгновенье оба оцепенели, переводя дух. Зора отползла ещё подальше, и в спину ей врезалась мощная и сухая ветка. Цыганка поняла, что это её шанс вернуть должок за удары, облизывая нижнюю губу, полная решимости, сделала вид, что собирается встать… Лёва тут же рванулся к ней, желая удержать, привстал, девушка со скоростью молнии перекатилась на бок и натянутая прежде, как тетива, ветка со смачным хрустом воткнулась словно стрела, задев самую “драгоценную” часть его тела – паховую область! Цыган издал хриплый гортанный звук, лицо его вытянулось, изобразив болезненную гримасу, он тяжело задышал, приник к дереву, пережидая самую сильную боль.

- Тебе конец, ромны*! – выдавил он сквозь зубы.

- Да что ты говоришь, кхуро*! – довольно потерла руки и улыбнулась. – Ты кажется, хотел мне шею свернуть?

- Молись, чтоб я тебе хребет не вынул! – медленно поднявшись, отошел от дерева. – Сучка!

Вдруг совсем рядом послышался волчий вой. Лошадей и след простыл – западня!

ТВЕРЬ. (Областная тюрьма)

Уже давно “прогремел” отбой, погасили свет, камера наполнилась “храпофонией”, лишь Банго, сложив руки на коленях, словно молясь невидимому богу, сидел, прислонившись к холодной бетонной стене.

Сквозь решетку лился темно-зеленый фонарный отблеск, изредка “чухчухал” какой-нибудь товарный поезд, наверху располагалась смотровая вышка, и надоедливый охранник без конца топал, постукивал дубинкой по прутьям, свистел (при этом не боялся, что у него не будет денег, так как зарплату работникам задерживали больше, чем на 3 месяца; надо сказать, что тюрьма была на грани банкротства, а власти в панике – жесткая инфляция и растущий уровень коррупции сделали свое дело), к тому же в его обязанности входила ещё и уборка крыши: зимой – от снега, осенью и весной – от воды.

Чтобы хоть как-то поправить материальное положение, приходилось торговать с зеками, передавать малявы, стучать всем и обо всех... В каждой колонии есть такие, кому лишний рубль что миллион: жадность приобретает катастрофические масштабы именно в условиях естественного отбора.

Мысли разбегались как тараканы: от шума нисколько нельзя было сосредоточиться, за долгие годы пребывания в неволе, Банго стал более сдержанным что-ли, само собой постарел, однако его внутренняя суть ничуть не изменилась, хотя было то, от чего всё-таки пришлось отказаться, но только во время отсидки. Он думал много, каждый день его начинался с обдумывания, с тщательнейшего планирования деталей того заветного дня, когда наконец-то снова можно будет развести костер, вдохнуть солоноватый и свежий ветер у моря и... закончить начатое хозяином – великим и поистине темным мастером – дело всей их непутевой жизни.

Бывали дни, когда до безумия искушающие думы не давали, не спать, не есть: мир замирал, люди становились недвижимыми фигурками в его глазах, запахи и звуки стирались, образуя вакуум, наполненный лишь предвкушением исступляющего блаженства от совершения акта мести, мести за боль человека, который был для него всем. Вам, наверное, хочется спросить: свихнулся-ли Банго после того, как Лекса отошел в мир иной? Я вам отвечу – да! Безусловно! Его прежняя неадекватность не идет ни в какое сравнение! Надломленная столь давно психика утратила способность к восстановлению, мутировав, стала откликаться только на установки далеко за пределами здравого смысла.