Кармен и Бенкендорф

- Я когда-то сильно любил женщину. Она была замужем. Я любил долго, несколько лет. На эту любовь ушло столько сил и страстей, что, пожалуй ничего не осталось другим. Холостяковал, пока начальство не намекнуло: старый капитан, ни разу не женившийся, - это подозрительно: пахнет или голубизной, или импотенцией.

- И ты четко выполнил указание начальства, - Анна зло ухмыляется.

- Зачем же так, - я прихлебываю кофе и опять обжигаюсь. - Просто понял, что больше никого полюбить не смогу. А годы, действительно, идут...

- Что-то есть бабье в твоих стенаниях... - кривится Анна и тушит сигарету в пепельнице.

- Ну, баба - тоже человек, - пытаюсь я острить.

- И ничто человеческое тебе не чуждо, - обрезает Анна и снова берется за стакан.

- В общем, да. И вообще, почему я должен скрывать нормальные человеческие чувства? - Я начинаю злиться. - Я достаточно силен, чтобы не стесняться своих слабостей.

- Ух ты, - подначивает меня гостья.

- Да! - я вскакиваю с кровати, делаю шаг к окну и резко сдвигаю штору в сторону. - Вот шел сейчас по улице - снег падает, в крови коньяк бродит, красота вокруг... А я иду, пою и думаю: влюбиться бы в кого-нибудь! Так, чтоб от бессонницы простыню на себя наворачивать и плакать в подушку, чтоб нервы - в струну и сердце надрывалось. Как десять лет назад...

- Слушай, классная у тебя служба! - теперь уже заводится Анна. Солдаты и офицеры в окопах околевают, а пьяный майор шляется по городу и от скуки любви ищет! И нашел, - со стуком ставит стакан на стол. - За двадцать баксов.

- Да ладно тебе, - подрубленный под корень, отхожу от окна и падаю на кровать. - Все у меня было: и окопы, и ранение, и медали, и даже орден... Я здесь, в Доме правительства, две недели всего. А до этого по траншеям да землянкам кочевал. Вот в этих самых туфлях и "пьяных" брюках с кантом...

- Что же ты полевую форму не взял, раз на войну ехал? - глаза Анны неожиданно теплеют.

- Ты, блин, как старшина на строевом смотре. В чем был в редакции, в том и полетел. Команду дали: "борт" ждет, - я в самолет и сюда. А тут месиво кровавое - очередное "усмирение горцев". Не до смотрин: кто в камуфляже, а кто при параде...

Повисает неловкая пауза. Я достаю сигарету из пачки на столе и закуриваю, глядя в окно: редкие уличные фонари подсвечивают тихий снегопад.

- Ладно, не сердись, - Анна пересаживается ко мне на кровать, кладет ладонь на мою трясущуюся руку и терпеливо ждет, пока я успокоюсь. - Так ты здесь уже месяц?

- Да. Послезавтра, в понедельник, должен приехать кто-то на смену. А я двину домой, где ждет меня холодная постель, пьяные соседи и в душе - сама понимаешь...

- А куда тебя ранило?

- Да не совсем ранило. Это я перегнул от волнения. Профессиональная брехня... Контузило меня.

- Что это значит? - моя ночная гостья близко наклоняется ко мне и заглядывает в глаза.

- Миной нас накрыло. Теперь, когда сильно переживаю, то теряю слух и в голове звенит.

- О, Господи! - Анна закрывает рот ладонью, чтобы скрыть улыбку, но глаза сияют и выдают ее настроение.

- Ну что ты хихикаешь?! - и сам не могу удержаться от смеха. - Да, глохну и звеню...

- Как мудозвон, - Анна приваливается спиной к стене и трясется от хохота, вздрагивая упругим телом; и я впервые угадываю под свитером ее высокую грудь.

- Смех смехом, а шуба кверху мехом, - говорю я протяжно, не отрывая взгляда от двух холмов, растягивающих красный свитер.

- Шуба? Какая шуба? - переспрашивает Анна и часто-часто моргает.

- И не только шуба, - цежу я сквозь зубы и не знаю, как сдержать руки. Они рвутся к полулежащей рядом женщине. Изогнувшись всем телом, как змея, Анна отрывает спину от стены и выпрямляется.

- Ты хочешь, чтобы я уже разделась? - взгляд ее тускнеет, и плечи опускаются.

Я не успеваю ответить. В дверь громко стучат.

V

Я выхожу в коридор, притворяю дверь спиной и вижу мятый камуфляж и мятое красное лицо Олега - следователя из Генеральной прокуратуры. На этаже у нас его называют Прокуратором. Он немногим выше меня, но гораздо шире. Его рыжие волосы взлохмачены, а глаза воспалены так, что белки кажутся розовыми.

- Старина, извини, - он дышит на меня густым водочным перегаром. - Я к тебе сегодня ночью заходил?

- Заходил, - отвечаю, стараясь не дышать носом.

- И что? - глаза его округляются.

- Ничего, - удивляюсь я его реакции. - Попросил бутылку водки в долг и ушел.

- В номер не заходил?

- Нет.

- Ничего не помню. Автопилот. Третий день бухаем, - Олег говорит почти шепотом, оглядываясь в сторону дежурной по этажу, кривит губы и играет желваками.

- Видел и слышал, - мои губы сами расплываются в улыбке.

- Чё, слышно было? - следователь смущенно чешет лохматую рыжую голову.

- Ну, Олег! Вы третью ночь подряд хором поете одну и ту же песню "Виновата ли я...". Скоро весь этаж будет вам подпевать, - мы тут, наверное, все одинаковы...

- Да, заменщик ко мне приехал. Завтра в Москву улетаю. Все. Труба. Пора печени передых дать, не то умру, - и он опускает розовые глаза.

- Так тебе что - похмелиться?

- Нет, не в этом дело... Я к тебе в номер ночью не заходил?

- Сказал же - нет... Чего ты мнешься?