Внешность этого человека явно напоминала мне о чем-то, и вдруг до меня дошло, что лицо его неприятным и неестественным образом походило на того божка, что приютился в ногах устроившегося в футляре мумии человека. И именно в этот самый момент я осознал всю природу, форму и качество того опасного дела, в которое сунул свой западный нос.
– Ах ты гнусный лжец, Хуал Миггет! – сказал я себе самому. – Гнусный и прогнивший лжец, заманивший меня в эту историю!
Озарение было мгновенным; однако с той самой секунды, когда я обнаружил неестественное волнение среди китайцев, ставшее для меня очевидным благодаря количеству и разнообразию типов, следивших за домом, мне было очевидно, что обеспокоило их не просто непочтительное прикосновение к чьей-то там, пусть и высокопоставленной, косичке.
Именно это подозрение и заставило меня обследовать ящик с мумией в тот момент, когда Хуал Миггет отправился за китайскими одеждами своего сына. Именно этот божок, носивший имя Безымянного, был истинной причиной всего волнения; я удивился тому, что не понял этого сразу, но теперь все стало ясным; братство Безымянных и Безымянный бог! Вполне понятно, в честь кого братство получило свое имя! И вырезанный из желтого янтаря идол Куха, вне сомнения, принадлежал к числу самых ценных вещей, находившихся во владении братства.
Так что оскорбление, нанесенное косичке президента, было всего лишь умелой, но наглой ложью – ах, ты, лживый Хуал Миггет! Младший Миггет явным образом не обнаруживал стремления покушаться на творения цирюльника, как уверял его отец. Сильной стороной его дарования, бесспорно, являлось воровство – предпочтительно ценных и редких изображений богов. Весьма смешанное происхождение, конечно же, лишало его того суеверного страха, который присущ в подобных вопросах китайцам. И меня вовлекли в эту историю в качестве современного и подарочного издания доброй феи. Ну-ну! Я теперь мог представить себе причину, заставлявшую мистера Хуала Миггета-старшего так стремиться переправить свой футляр для мумии со всем содержимым за границу. Но если завтра я спасу его сына, божок, вне сомнения, не останется с нами. А он, на мой взгляд, действительно заслуживал любых хлопот!
В этот самый момент, к моему великому облегчению, переросший допустимые нормы член братства исчез столь же бесшумно, как и появился. Я попытался было представить себе, какие жуткие вещи мог бы рассказать этот тип о сокровенных обрядах братства, и пока размышлял об этом, Хуал Миггет вернулся.
Я принял от него два одеяния и забавную маленькую шапочку и кивнул в сторону внутренней двери.
– Монсеньор верховный палач братства только что засовывал в лавку свою уродливую образину, – сказал я Хуалу.
Тот побледнел и посмотрел на меня, как на какого-то сверхчеловека. Должно быть, мой выстрел попал в самое яблочко.
– Не знаю, о чем ты думаешь, связываясь с людьми подобного рода, – сказал я ему. После чего уложил сделанные из весьма тонкого материала одеяния в свои внутренние карманы, а шапочку сложил несколько раз и заткнул под пояс, поскольку не намеревался выходить из лавки со свертком, достаточно большим для того, чтобы наблюдатели могли заподозрить меня в том, что я уношу их чудовищного божка в другое место. Если бы такая мысль пришла в голову любому из них, меня ожидали бы крупные неприятности еще до того, как я перейду на ту сторону улицы!
– Завтра, около десяти утра, – сказал я и вышел из лавки, не произнеся более ни слова.
«Подозрительная они публика, эти полукровки. Чистые свиньи», – подумал я, направляясь в город и нисколько не сомневаясь в том, что пара китайцев из караулящей оравы увязалась за мной. Впрочем, они отстали возле конца улицы, судя по всему удовлетворившись тем, что нужен им был явно не я.
В десять часов утра я вошел в лавку Хуала Миггета под руку со стройной «девицей».
Хозяин вышел нам навстречу, и некоторое время мы с «леди» рассматривали разные вещицы и купили парочку безделиц. Полукровка, на мой взгляд, находился в огромном унынии и почти не говорил. Казалось, он углубился в думу о чем-то, позабыв обо всем остальном. Ну, что ж, неприятностей у него было столько, что над ними и впрямь стоило задуматься!
По прошествии нескольких минут я дал знак Хуалу Миггету, чтобы тот осмотрел улицу, после чего послал его проверить, чем занят большой китаец. Хуал отважно отворил внутреннюю дверь и вошел внутрь, словно бы намереваясь что-то принести оттуда. Вернувшись, он сказал мне, что человек с ножом спит на полу.
– Теперь переодевайся, Билли! – обратился я к бывшей со мной «женщине».
Шляпка и вуаль немедленно полетели в сторону, за ними последовало и широкое платье. Результатом переодевания стало появление вполне обыкновенного китайца, только худощавого и чрезвычайно мускулистого.
– Спрячься за прилавок! – приказал я. – И живее, пока тебя никто не увидел. Держи пистолет под рукой, но, ради бога, не стреляй, пока не окажешься в абсолютно безвыходном положении.