Карнавал короля Иеронима

На следующий день Бонгар приехал к Бюлову, чтобы переговорить с ним об инструкции жандармам, которым вменялось в обязанность помогать сборщикам податей. Наконец, беседа была окончена, и Герман, услыхав из соседней комнаты, что Бонгар собирается уходить, вошел в кабинет, как бы с той целью, чтобы взять со стола оставленные бумаги. Бюлов, по своему обыкновению, поспешил представить его шефу жандармов, который приветливо поздоровался с ним, говоря, что знаком с господином доктором по отзывам своего любимца Вильке.

— Этот молодой человек заинтересовал меня с первого знакомства, — отвечал ему Герман. — Он, вероятно, имеет несомненные достоинства, если заслужил такое расположение вашего превосходительства.

— Я смотрю на него, как на родного сына, и он вполне заслуживает этого! — ответил Бонгар. — Прошлой весной он явился ко мне с просьбой дать ему какое-нибудь место при жандармском управлении. Я охотно принял его на службу, потому что, помимо надежной рекомендации, он сразу понравился мне. Это впечатление оказалось верным, потому что в самое непродолжительное время он приобрел мое полное доверие своим усердием, трудолюбием и безусловной преданностью интересам короля. К тому же я должен заметить, что Вильке сын бедных, но почтенных родителей. Он часто бывает у нас в доме, и я с каждым днем убеждаюсь, что это прекрасный человек и всей душой преданный нам.

Старик Бонгар с таким умилением говорил о молодом Вильке, что слезы навернулись ему на глаза, затем он сразу переменил разговор и стал прощаться.

Бюлов, проводив его до дверей, сказал Герману:

— Какая почтенная личность этот Бонгар! Он настолько же хороший семьянин, как и верный слуга короля, и хотя при исполнении своих обязанностей бывает подчас резок и груб, но вообще крайне честный и добродушный человек.

Герман был настолько поражен противоречием между поведением Вильке и похвалами его начальника, что, забывая всякую осторожность, рассказал Бюлову все, что слышал накануне от Шмерфельда.

Лицо Бюлова приняло серьезное выражение. Некоторое время он ходил молча по комнате, затем позвонил и, отдав приказание слуге, чтобы он никого не принимал, обратился к Герману:

— Вы только что упомянули о собраниях, в которых вы принимаете участие, — сказал он, — я давно слышал о них и мог игнорировать, но теперь это невозможно, и мне необходимо переговорить с вами. Разумеется, вы никому не передадите моих слов!

Герман невольно покраснел при этом предостережении, в котором заключался косвенный намек на его нескромность.

Бюлов продолжал:

— Освобождение Германии такое великое, святое дело, что, разумеется, в сравнении с ним почетная занимаемая мной должность министра не имеет для меня значения; но я связан присягой и должен соблюдать верность королю, которого признала вся Европа. В противном случае мне ничего не остается, как отказаться от должности. Но пока я не имею никакой основательной причины сделать это, потому что, исполняя свою обязанность, иду к той же цели, забочусь о благосостоянии народа, поддержке наших старых обычаев и языка. Этим путем каждый из нас мог бы принести больше пользы, нежели какими бы то ни было тайными совещаниями. Поэтому беру с вас слово соблюдать осторожность и не портить себе будущности…

В голосе Бюлова было столько сердечного участия, что Герман, глубоко тронутый, с чувством пожал ему руку.

— А теперь, — добавил Бюлов, — скажите мне: могут ли поступать в ваш союз такие члены, которые, не принимая участия в его деятельности, посвящены во все тайны его?

— Да, ваше превосходительство, я сам принят в члены на этих условиях.

Еще попрошу вас ответить мне на один вопрос: считаете ли вы меня человеком, заслуживающим доверия?

— Разве может быть в этом хотя бы малейшее сомнение! — воскликнул Герман.

— Прекрасно. В таком случае познакомьте меня в общих чертах с характером вашего предприятия. Какое отношение имеет Гессенский союз к курфюрсту и Тугендбунду? К чему вы стремитесь?

— Что касается конечной цели союза, то нет еще ничего определенного, — сказал Герман. — Пока хотят только вернуть курфюрста и восстановить прежний порядок, хотя в этом, конечно, немалую роль играет ненависть к королю и его приближенным. Весьма немногие понимают значение Тугендбунда, который наряду с восстановлением Пруссии поставил себе задачей коренное преобразование всего общественного строя Германии. Наиболее разумные члены союза пришли к соглашению относительно необходимости восстания и изгнания французов. При этом они сознают, что восстание должно быть общее, иначе Наполеону будет слишком легко справиться с Германией…