Карнавал смерти

Виктория опустила глаза и подавила желание погрызть ногти. Ее пальцы были покрасневшими, почти полностью ободранными. Чтобы избежать неловкого молчания, она спросила, над чем он работает каждый день в кафе, ведь именно так обычно люди заводят светскую беседу. Разнося подносы между столиками, Виктория слышала обрывки разговоров, заключаемых сделок, встреч старых друзей, неудачных признаний в любви. Если повезет, вечер закончится раньше, чем Джордж успеет спросить ее о чем-нибудь личном.

А вот сам он был совсем не прочь рассказать о собственной жизни. И не просто «не прочь»: трещал без умолку, перескакивая с одной темы на другую, сильно жестикулируя и одновременно подпрыгивая на стуле. Его губы быстро двигались, но Виктория не обращала на это внимания. У барной стойки было полно народу. Кислый пивной запах одновременно вызывал тошноту и искушал. Доносившийся из зала шум окончательно убедил: все пялятся именно на нее. Едва начавшееся свидание быстро катилось под откос. Все, чего ей хотелось, – лежать на диване в обнимку с Абу и смотреть по телевизору мультики. Когда Джордж отлучился в туалет, она уже подумывала встать и тихо сбежать.

Официант принес банки с колой и два стакана со льдом и лимоном. Джордж налил себе, продолжая бессвязно болтать. Очевидно, он сам толком не знал, что делать на первом свидании; не то чтобы Виктория хорошо в этом разбиралась, но признаки распознать могла. В конце концов она пришла к выводу, что приняла его приглашение как мелкую месть Аррозу. И ей стало еще противнее.

– Эй, ты меня слушаешь? – Джордж поднял полный стакан, и она машинально подняла свой.

– За что выпьем? – поинтересовался он. Виктория на секунду задумалась.

– За Дэвида Боуи.

– Что?

– Тебе не нравится Боуи?

– Нравится, но… Почему он?

– Потому что мне он тоже нравится. В этом мы сходимся.

Виктория залпом выпила стакан и налила новый, опустошив банку. Кока-кола помогала ей не уснуть и поддерживать видимость интереса к болтовне Джорджа.

– Расскажи побольше о себе, – попросила она.

– Так, на чем я остановился? – задумался он, но быстро вспомнил. – Лондон… Тогда мне было двадцать девять. Так называемое возвращение Сатурна… говорят, люди в этом возрасте сильно меняются. Я поехал в Лондон «на честном слове и одном крыле»[17]. Постоянно питался рыбой и картофельными чипсами, жил на верхнем этаже студенческой общаги черт-те где. Настоящий ад на земле, но одновременно и рай. Я надеялся подтянуть английский и зарабатывать на жизнь написанием пьес и статей для журналов. В конце концов устроился на работу в местный книжный магазин, подкопил деньжат, но все равно у меня ничего не получилось. К тому же я совершенно не переношу холода.

Виктория почувствовала, что это еще не все.

– Значит, ничего не вышло?

– Потом я стал встречаться с одной англичанкой… – Джордж начал дергать правой ногой: малозаметное, но о многом говорящее движение. – Элисон. Она художница. Красивая, интересная. Мы влюбились друг в друга. Во всяком случае, я влюбился и какое-то время жил с ней. Стал более собранным и даже сел за книгу.

Виктория тоже хотела написать книгу. Она несколько раз начинала, но то запутывалась в сюжетных линиях, то разочаровывалась в персонажах, слишком похожих на нее саму. И через какое-то время все бросила.

– А потом она променяла меня на иранца, которого встретила на выставке накануне нашей четвертой годовщины, – продолжил Джордж.

– И ты вернулся в Бразилию.

– Ага. – Он допил кока-колу, подозвал официанта и заказал еще.

Очевидно, ему все еще больно. В каком-то смысле Джордж выглядел типичным недовольным жизнью писателем: слегка растрепанные волосы, очки в толстой оправе, щетина, рубашка с закатанными до локтей рукавами. И в то же время в нем было что-то юношеское, какая-то ребяческая откровенность – редкость среди художников и интеллектуалов, обычно таких капризных и надменных. Джордж без утайки отвечал на любые вопросы и рассказывал все в подробностях, словно они близкие друзья и им нечего скрывать друг от друга.

– Иногда я перевожу внештатно, например, какие-нибудь инструкции, – продолжил он. – И отлично разбираюсь в сантехнике, если тебе вдруг что-то понадобится. Я решил взять двухлетний творческий отпуск, чтобы закончить роман, пока были деньги. Но вот время и деньги почти на нуле, а впереди еще куча работы. Кто знает, чем все закончится, но я должен попытаться… Все или ничего.

Виктории нравилось, как он говорил – быстро, обстоятельно, словно боясь что-нибудь упустить. Когда в потоке слов наступала пауза, она походила больше на жалость к самому себе, чем на оправдание. Всякие мелочи, детали, которые обычно раздражали Викторию в людях, у Джорджа выглядели естественными. Его было легко прочесть: обычный парень с обычными проблемами, воспринимающий собственную жизнь как греческую трагедию. Но он понятия не имел, что такое по-настоящему гребаная жизнь.

Желание сбежать заметно поубавилось. Виктория почувствовала себя такой расслабленной, что зевнула.

– Да, знаю. – Джордж улыбнулся. – От рассказов о моей жизни людей клонит в сон.