Карнавал Владимира Путина

– Нет, Николай Иванович, – сказал Пыков, – давайте лучше переименуем в честь россиянца-иностранца площадь Тысячелетия, ведь она создана совсем недавно, а к Советской все привыкли, хотя и меня ее название раздражает. А кроме того, у нас в городе на видном месте стоит памятник нашим знаменитым землякам героям-стратонавтам Федосеенко, Васенко и Усыскину, поднявшимся в 1934 году на 22 километра, но погибшим. Давайте прилепим к этому памятнику и Демордье.

– Не годится, – возразил Волков. – Они же погибли, а этот живой, да еще с какой прытью от налога бегает. Нет, давайте лучше…

Вдруг распахнулась дверь и носом вперед ввалился сам Депардье. Уже прилетел! С ним был франкоязычный Дворкович, посланный как переводчик.

– Господа, – торжественно сказал высокий гость, а Дворкович перевел, – я обожаю вашу страну, ваших людей, вашу историю, ваших писателей… Я обожаю вашу культуру, ваш образ мышления, вашу водку и даже походку… Я очень люблю вашего президента Владимира Путина, и это взаимно. Россия – страна великой демократии, это не та страна, где премьер мог бы назвать ее гражданина жалким человеком. Слава России! Хотя французы трижды вторгались в ее просторы – в 1812 году, в 1855-м и в 1918-м. Мне стыдно за этих лягушатников.

– В одном пункте это не совсем так, – робко сказал Пыков, – наш нынешний премьер Медведев, когда недавно был президентом, назвать не назвал, но изобразил и представил всему народу по телевидению некоторых сограждан невыразимо жалкими людьми, например, Лужкова, мэра Москвы, и министра финансов Кудрина. И вышиб их с работы. А ведь вас никто ниоткуда не вышибал…

– Что за разговоры! – возмутился Дворкович. – Прекратить!

– Да, – сказал Волков, от волнения забыв русский и перейдя на мордовский, – Медведев такой, а вот Путин высоко чтит даже всех душегубов прошлого и современности – от Столыпина с его знаменитыми «галстуками» и Деникина с его ненасытной Грабьармией до Ельцина, расстрелявшего из танков Верховный Совет. Гуманизм нашего президента не имеет границ.

Дворкович от волнения тоже заговорил по-мордовски, все перевел.

– В России хорошо жить, – сказал артист, – у вас воздух хороший, а подоходный налог еще лучше – 13 процентов. Это одно из главных гуманитарных достижений вашей власти. За это ее обожают богачи и паразиты всего мира.

– Да, очень хорошо у нас жить, – подтвердил кто-то из троих опять на мордовском. – Особенно хорошо тем, кто имеет в год больше миллиона евро…

– Вот мой российский паспорт, – сказал Депардье, достав его из широких штанин. – Вручил лично ваш президент.

– Дайте-ка, мусье, – сказал Волков, от волнения перейдя на французский, которого никогда не знал. – Мерси. Пардон…

Взял паспорт, что-то там старательно написал и протянул Депардье со словами:

– Я вписал в ваш паспорт адрес предоставленной вам квартиры в новом доме на улице Маяковского, что рядом с центральной площадью. Это прекрасная квартира на двух уровнях в 13 комнат, как у столь же, как вы, знаменитой ныне Евгении Васильевой, живущей в Молочном переулке в Москве.

– Между прочим, – вставил Меркушкин, – Маяковский писал, что за границей при проверке документов советский паспорт чиновники всегда «берут, как бомбу, берут, как ежа, как бритву обоюдоострую», и даже – как «змею двухметроворостую». А ныне российский паспорт берут, как маленькую дрессированную мышку. Тем больше у вас оснований почти дословно повторить Маяковского:

Я достаю из широких штанин
дубликатом бесценного груза:
Читайте! Завидуйте! Я – гражданин
любимой страны француза!

Волков открыл ящик своего письменного стола, что-то взял оттуда и кинулся к Депардье.

– Месье, – сказал он на французско-мордовском, – вот ключи от вашей 13-комнатной квартиры. Сделайте милость, примите.

– Мерси, – буркнул дезертир и направился к выходу.

– Минуточку! – взмолился Волков, который, оказывается, все заранее уже приготовил. – Вот взгляните. Это мой указ о назначении вас министром культуры Мордовии.

– Пардон, – несколько замешкался залетный гость, – но я пока еще не тверд и в русском, и в мордовском языках.

– Какие пустяки! – взмолились все три чиновника. – У нас это принято. Вы думаете, что Сердюков тверд в военном деле, или Голодец – в медицине, или Чубайс хоть в чем-нибудь, кроме жульничества и вранья? А премьер, думаете, хоть что-нибудь понимает в том, что видит вокруг себя? Смотрит на великий Большой театр и говорит: «Это единственный бренд России».

– Хорошо, – сказал Депардье, – буду я вашим министром культуры. А сейчас мне некогда.

И улетел зачем-то в Швейцарию, потом – в Черногорию. Но тут стало известно, что его привлекают к суду за то, что в пьяном виде гонял по улицам Парижа на мотороллере и что его могут посадить, как пусек, на два года.

Нет никаких сомнений, что если это случится, «наши» каждую неделю будут носить ему передачи, отрывая от своих кремлевских пайков: черную икорку, балычок, осетринку под хреном…

* * *