Карнавальная месса (СИ)

Я удержал выразительную паузу и чуть погодя назвал имя папаши.

— Тогда, если господин позволит, я побегу рядом. Могут не пустить и отказаться разговаривать.

Притормаживал я не очень, но босые ноги моей сопроводительницы передвигались по фантастически неровному грунту почти так же резво, как Дюрандины шины. Ворота здесь оказались шикарные: в игольное ушко, однако двустворчатые, из вороненых стальных пластин, слегка протравленных под средневековье и утопленных в камень сверху, снизу и по бокам.

Я остановился и вышел. Парень из привратницкой и моя дева позвали для военного совета еще одну здешнюю особь в плаще с капюшоном и окладистой бороде. Оная растительность была на конце забрана в косицу, а долгий волос на голове перехвачен поперек бечевой, которая врезалась в лоб. Все трое обнюхали меня на манер Пульхерии, от чего у меня пуще прежнего засвербило под черепной коробкой и я едва не возопил, что я честный гражданин, сиречь горожанин, а не какой-нибудь там… перевертыш.

— Письмо он получил, — сообщил наконец бородач.

— И прочел быстро, — добавила моя лысая девушка. — Это из-за переменчивого камня?

— Скорее, из-за знака трансферта, — ответил он. — Странно: такой информации о нем мы не имеем.

— А что такое этот… — начал было парнишка, но его быстренько перебили:

— Те, кто это сделал, не обязаны отчитываться перед нами, а мы вынуждены верить им на слово. И хватит вопросов, дети мои.

— Ну как, — вмешался я, — достоин я того, чтобы доверить мне страшную тайну: по адресу я попал или в Божий свет как в копеечку?

— Брат Данило Раббани здесь, — провещал бородач, — однако мы его бережем от постороннего вмешательства, ибо делались попытки вернуть его в лоно матери нашей официальной науки, и неоднократные. Правда, именно сюда никто не прибредал; кроме вас, натурально.

С этими словами он постучал тяжелым башмаком о порожек, и ворота растворились. Следовало бы сказать — в камне: ушли в стену сразу по всем четырем направлениям, потому что порог исчез тоже.

— Загоняйте амфибию, — скомандовал бородач. — Не волнуйтесь, в самый раз пройдет, если действовать аккуратно и впритирочку. Стены толстые, вот и создается оптическая иллюзия.

Навидался я этих самых оптических иллюзий и того, как они переходят в физические ловушки… Ну ладно.

Двор, вымощенный двуцветным — темным и светлым — кирпичом и довольно нарядный, был тесен для глаза и окружен гульбищем, этакой двухъярусной галереей из колонн с кудрявыми капителями. Окрестность была пуста, только дрыхла на солнцепеке собака некоей трудноуловимой породы и сидел на корточках, завернувши пятки кверху, некто худой и задумчивый.

— Брат эконом о вас уже предупрежден, — крикнул вратарь мне в затылок, и двери опять сомкнулись, как диафрагма на фотоаппарате, который выстрелил из себя мгновенный снимок.

Мы с девицей поднялись на второй этаж и двинулись по гульбищу. Здесь было куда прохладней, чем во дворе, и возникший сквознячок со все нарастающей силой струил нам навстречу вкуснейшие запахи, напомнившие мне все близкое и до слез родное. Потом потянуло жаром иного качества, чем уличный, и я понял, что мы у цели.

На кухне вполне апокалиптического вида клубился пар, между чанов сновало штук пять монашков в грубой парусине. Заправлял этим явно мой экс-папаша: его собственная хламида неопределенного цвета и покроя была подвернута в рукавах и спереди заткнута за шаровары. Облик его осложнился и другими новыми деталями: распятием из огнеупорной глины с двумя рептилиями, переплетенными на манер кельтского орнамента или ДНК, и лысиной совершенно того же образца, как у ирландских клириков: от уха до уха. Прежняя заповедная плешь тоже пораздвинулась, и на ней просматривалась крошечная шишечка. Вот аккуратист он был прежний, даже на этой работе не прокоптел и не засалился.

Узрев нас, он всплеснул ручками, бросил деревянную ложку-пробник на край огнедышашей плиты и заключил меня в объятия. Монахиня снова улыбнулась, поклонилась нам обоим сразу и побежала назад.

— Мир тебе, сынок мой. Однако же долгонько ты ехал, а? Можно подумать, по дороге в яму провалился… или в озеро.

Судя по тону, он не только читал у меня в башке, как все, кому не лень, но и как-то способствовал моему нечаянному приключению. В том его письме опять же…

— Как ты тут, Дэн — не обижают тебя? Как Агнесса?

— Поздоровела, оправилась, хромота почти не заметна. Врожденное искривление таза и ущемление нерва, а главное, гены. Иначе говоря, щенков ей нельзя иметь, а жаль. Можно было бы в принципе вырастить ее детей в подходящей собаке, но как-то неэтично, что ли. Впрочем, этот вопрос пока не возникал: дает отлуп всем кавалерам подряд.

— Ты вроде и тут кухаришь?

— Это эпизод, из-за собак. Пример показываю. Вообще-то я ведаю размещением братьев и веду приходо-расходные и ужинно-умолотные книги.

— Считаешь, что ли, сколько за ужином умолотили?

Нет, сколько сжали и сколько с гумна свезли, — он стукнул меня в лоб согнутым пальцем. — Я же говорю не ужинные, а ужинные. С акцентуацией у тебя и в детстве было неважно — в книги воткнулся раньше, чем лепетать приспособился.