Карнавальная месса

Одна была у меня чистая, беспримесная радость: Агния обрела юную стремительность бега, эластичность мускулов, полетную грацию движений — и наслаждалась этим. Я прицепил к ее ошейнику медальон со своим адресом, хотя тут и так знали, что это моя воспитанница, — и бегала она теперь беспривязно. Псы тянулись вослед ее ароматам вереницей, и я махнул рукой: как ни исхитряйся, а естество себя покажет и своего потребует. Она как-то очень быстро огулялась. Вообще-то в собачьей физиологии я мало чего понимал, а природа здесь была вулканическая и скороспелая. Месяца же через два…

— Вот, боялись, что сама не разродится. Готовились кесарево делать, да обошлось, — мои ребята подтащили меня к укромному лазу под фундаментом заброшенного коттеджа. — Забилась так, что еле Хиляга к ней прополз помогать.

Внутри луч фонаря поймал миску, дощатый настил и китайское пуховое одеяло. На нем возлежала моя Агния и взахлеб вылизывала нечто темно-рыжее и бесформенное. Увидев меня, приподняла головку — на большее ее не хватило.

— Это у нее от Мордастика. На правый прикус посмотри.

— Что ты. Разве ж у него такая масть? Мордастик муругий, Агнешка будто огонь, а он скорее в темный каштан отдает. Вылитый Кофуля.

— А справа скорее Мопся. Говорят, если не один щенок в помете, то могут быть каждый от своей случки.

— Да будет вам! Она же честная. Султана с ней видели? Того гончака, который мужикам-искателям с границы капустников приносит? Вот. А больше, значит, и не было никого.

«Он»? Я готов был поклясться, что их несколько, но когда это непонятное создание запищало и начало барахтаться, ища Агниевы соски, понял. У него было невероятно широкое и округлое тельце — и три головы. Все шесть глазок были еще слепы, а очертания тупых мордочек были уже сейчас неодинаковы, будто он и впрямь получился от разных отцов: левая приплюснута, средняя — вытянута щипцом, правая же чуточку напоминала тапира. Но ощущения уродства он, этот собачий мальчишка, не вызывал: такой был гладенький, лопоухий, весь в жировых складках, и четыре его кургузых лапки были прямыми и крепкими. Разве что кисточка на коротком хвосте подгуляла — плоская, стреловидная, — и лопатки выперли горбом.

— Кирькой назовем, — сказал кто-то из моих детей.

А и верно: от Кербера, стража Гадеса.

В этот день я, тем не менее, не тревожил на уроке античных мифов. Я рассказал быль о семиглавом крысином короле…

Крысенята родятся голыми, а кожа у них липкая. В тесноте материнского гнезда они изредка сливаются так, что срастаются в одно целое. К удивлению человека, такие детеныши часто достигают взрослого состояния, потому что кормит и обихаживает их весь крысиный народ.

Да, видно, кончался наш игрушечный покой, и все чаще вспоминал я свой первый здешний морок, про адских призывников. Нечто надвигалось на нас со всех сторон, и поэтому у пограничных собак рождались бойцы. Почти такие, как мутантик Кирька, хотя одноголовые. Панцирные щенята, похожие на броненосцев. Просто крепкие, что едва не разрывали нутро своим матерям. И всегда, всегда живые и на удивление способные к жизни!

Господин Френзель повадился ходить на мои занятия, не с целью инспектировать, а просто пообщаться. Единая крыша и один обеденный стол его уже не удовлетворяли, тем более, что дома у меня было сплошное бабство: Агния, из которой выковалась нежнейшая мать, Джанна с вечными разговорами типа «как сыночка назовем», Баубо, что трясла своим замызганным подолом между всеми домами, где кто-то сходился, зачинал, носил и разрешался от уз.

— А вы прирожденный «человек-стрела». Так мы зовем тех, кто пробивает Купол, — сказал как-то господин Самаэль. — Принимаете в себя мысли и все существо другого.

— Телепатить я не учен. Во всяком случае, этого греха за собой не замечал отродясь.

— Я не о том. Вы бессознательно осуществляете «уровень общего дыхания», делаясь ментальным близнецом того, к кому обращаетесь. Или даже тех — это вообще невозможная вещь; до сих пор существовал только один благой Водитель Толп. Вы не догадываетесь, почему мы всех зрелых визитеров понуждаем учительствовать? Помимо прочего, это пробный камень. Вы ладите с детьми идеально, а с нас хватило бы просто хорошего. Ни одного конфликта даже на первых порах, когда я их к вам силком загонял!

— Я думал, это из-за моих бойцовских качеств.

— Полноте, им это нравится, они ожидали, что вы именно с этого начнете свои уроки, но это и все. Их много, и они даже по отдельности не трусы.

— Тогда из-за россказней.

— Конечно. Только почему вы так хорошо угадываете, какую притчу надо выбрать именно сегодня и сейчас?

Я удивился.

— Да никак. Пальцем тычу.

— Никто и никогда не действует вслепую, и особенно тогда, когда ему кажется, что он швыряет костяшки наобум Лазаря. Этому вас должны были обучить в бывшей ханаке Хаджи Омара Палаточника. Вас, как и любого, постоянно направляют. Но главное не это — вы в поисках смысла свободно меняете миры, один на другой и другой на третий.

— Носит меня как дурным ветром! — рассердился я. — Можно подумать, я того хочу.