Каро-Кари

– А что говорить? – прозвучал спокойный голос Микаэлы. Ксан, сам того не ожидая, вздрогнул и тут же рассердился на себя. С какой стати он так реагирует на эту девицу? Надо воспринимать ее как обыкновенное распутное создание, тогда все станет на свои места.

– Уж тебе-то есть о чем сказать. Будь ты снайпером, весь приклад был бы в зарубках.

– Зарубки не по моей части.

– Ну, конечно, ты у нас ведь только с дипломатами крутишь? С избранными?

– Мне этот разговор не нравится. – По звуку Ксан догадался, что Микаэла резко встала. – Вы меня зачем позвали? Чтобы выяснить, у кого любовников больше? Хотите услышать, что у меня? Ладно, у меня. А трахальщиков – у вас. Мне до них дела нет.

– Нечего заливать, вертихвостка, – прошипела Стелла, – знаем мы тебя. Тоже мастерица ноги раздвигать. Мечтаешь дипломата захомутать, чтоб как сыр в масле кататься. Но от Кольки и Митьки руки прочь! Они наши.

– Меня эти перцы зеленые не интересуют.

– Ладно врать-то, – заметила бухгалтерша. – Думаешь, не видим, как они вокруг тебя увиваются? Еще как видим!

– Пусть увиваются.

– Знаем, до кого ты интерес имеешь, – с показным равнодушием вставила Стелла. – Но ничего не выйдет. Многие пытались. Ему на всех положить. С прибором. Он ко всему равнодушен, если хочешь знать. Не выйдет каменный цветок у мастера Данилы. У мастерицы, ха-ха. Облом выйдет. И сиди со своим обломом, только к нашим птенчикам не смей приближаться. За этим и позвали. Мы ж не слепые, видели, как Митька с Колькой на тебя пялятся. А ты им дай от ворот поворот, чтобы не пялились. Скажешь что-либо такое, чтобы отстали и не надеялись, планов не строили. Усекла, пташка?

– Я вам сказала, что они меня не интересуют, и довольно, – резко ответила Микаэла. – И ничего больше делать не буду. Не хочу иметь с вами ничего общего. Сами в свои игры играйте.

До Ксана донесся звук ее шагов и шелест листьев кустарника, которые она задела, когда уходила по тропинке.

– С-сука, – выругалась Куренева. – Недотраханная сука.

– Разве? – удивилась Стелла. – А мне казалось…

– Всем казалось, – передразнила бухгалтерша. – Я-то знаю. Видимость это все, как она одевается, со всеми заигрывает. Бережет себя, выбирает. Тем и опасна. Ну, мы ее предупредили. Не дай бог дорогу нам перейдет. Отделаем эту сучку.

«Упадок нравов в посольстве, – подумал Ксан. – Не хуже, чем у Саллюстия. У нас, конечно, не Рим, но тоже в грязь лицом не ударим. Хорошо, что я живу в городе и особо не якшаюсь с этой публикой. Микаэлу, конечно, жаль, но куда ей деваться от этого дерьма. А я лучше в стороне останусь. Хотя девчонка, видно, неплохая. Но мне какая разница? Хорошая или плохая, лишняя головная боль ни к чему. Разок переспал и хватит».

Приняв такое мудрое решение, Ксан вновь обрел душевное равновесие. «Работой нужно заниматься, а не ерундой. Не то влипну, как Шантарский…»

Леонид появился как раз в этот момент. Извинился, объяснил, что задержался потому, что надо было срочно отправить статью в один из популярных журналов. Помимо своей основной и консульской деятельности Шантарский увлекался сочинением разных статей и очерков. Перо у него было легкое. В основном «ваял» опусы о разных сторонах пакистанской жизни, о природе и культуре, о национальных традициях. Иногда ему заказывали политические материалы – их он тоже готовил добросовестно, но без излишнего энтузиазма.

– Какую нетленку создал? – спросил Ксан.

– Для «Огонька», об убийствах ради чести. Или во имя чести, это уж как кому нравится… В посольстве тоже заинтересовались. Модестов взял почитать. Пытливый молодой человек.

«Ты такой радостный, парень, – с грустью подумал Ксан, – жаль тебя расстраивать. Но что поделаешь».

По мере того, как Ксан рассказывал о своей встрече в доме Идриса, физиономия Шантарского все больше вытягивалась. Уже никакой радости и воодушевления, одна фрустрация. Как же просто сбросить мужчину с небес на землю. Нужно ли привязываться к одной женщине, чтобы потом так горевать?

Эти мысли бродили в голове у Ксана, ему было искренне жаль приятеля, павшего жертвой странных биохимических процессов, которые называют влюбленностью или, не дай бог, любовью. Это вреднючая болезнь, опаснейший вирус, и сам-то он, Ксан, не должен его подцепить.

– Все это подтверждение того, о чем я тебе говорил. Работа есть работа. Никто не заставлял тебя ею заниматься. Сам пришел. Это твой выбор. Подавай в отставку и спи со всеми подряд. С чеченками и пакистанками, цэрэушницами и агентессами МИ-6. А пока…

– Кадровым сотрудникам ЦРУ и МИ-6 запрещено вступать в интимные связи с гражданами других стран.

– Уж ты бы нашел способ, – фыркнул Ксан. – А сейчас – извини. Сам подставился. Вел бы себя по-другому в присутствии Идриса, не глазел на супругу его законную, не смущал, пускали бы тебя к ним по-прежнему. Учить тебя и учить надо.

– Ага. – Шантарский кинул на приятеля сардонический взгляд. – «Медведя лет пяти-шести учили, как себя вести…»

– Но это не значит, что тебе не придется заниматься Хамиллой.

Шантарский вопросительно посмотрел на Ксана.