Каролина: между дождем и градом. Финал

Владимир ничего не говорил, молча рассматривая меня, словно впервые. Его изучающий взгляд скользнул по немного отекшему лицу, по пушистым волосам и выпирающему животу через обтягивающую желтую кофту.

— Если это все… — первой сдалась я, не выдержав его внимания

— Нет! — снова заставил присесть тот, рвано и импульсивно выдохнув: — Тебе что-то нужно? Одежда, косметика… Не знаю…

— Спасибо, — кратко кивнула, не отведя взгляд к окну. Орлов смотрел на меня странно, до мурашек под кожей. — Все, что нужно ребенку, я покупаю по выделенной карте.

— Знаю, — не удивил меня Орлов. — Но почему ты ничего не покупаешь себе, Каролина?

Тяжело вздохнув, я покачала головой:

— Нет, я буду покупать что-то себе, лишь когда заслужу это.

Недоумение буквально сквозило в голове Владимира, голос хрипел и слегка дрожал:

— О чем ты таком говоришь?!

— Мне надо закончить учебу, устроиться на работу. Лишь тогда думать о таких вещах, как наряды, Владимир. Сейчас я просто… — махнув рукой неопределенно, досадно пождала губу, — нахлебница миллионера.

— Ты не нахлебница, а мать моего ребенка. Люди любят тебя, Каролина, — Орлов поднялся с места, вставая туда, куда я монотонно глядела все время диалога. Он буквально безмолвно кричал: «Обрати на меня внимание!», но за время «пропажи» мужчины я отвыкла от его присутствия в моей жизни. Он стал тенью, воспоминанием, мифом…

— Это блеф, — хмыкнула я, — Вся моя чертова жизнь превратилась в гребанное ток-шоу.

— Хорошо, — нервно засунув руки в карманы, Орлов измерял шагами комнату. — Тебя любит весь персонал. Они судят не по газетам, а знают тебя лично.

— Случайность, — был и на это ответ у меня. — Все только благодаря поведению Валентины, моих заслуг тут нет.

— В корне с тобой не согласен, — рвано рыкнул он, сжимая пульсирующие виски, словно сходил с ума, — но тебя любит Антон. Он часто по ошибке называет тебя мамой.

— Я его обожаю, — вынуждена была признать я, тепло тут же стало внутри, кровь внутри забурлила. — Но, Владимир… Тебе ли не знать, как мало надо для любви ребенка в этом возрасте? Забота и уют, да и только.

— Это так много, Каролина! Чертовски много, — взорвался тот, всплеснув руками. Запыхавшийся и гневный, он смотрел на меня в упор, то краснея, то чернея. — Тебя люблю и я. Это, по-твоему, тоже ничего не значит?

На секунду… Лишь на мгновение мое сердце поверило в сказку. В ту обычную любовь, на которую мог быть способен живой человек. А затем я поняла, что Орлов говорит о другом. О признательности за рождение ребенка, мечтать о котором не мог. О том, что смиренно шла на его авантюры с папарацци.

Он любил меня, как выполняющие свою функцию часы на стене, но не как мужчина любит женщину. Каждая клеточка моего тела была уверена в этом на сто процентов. «Чудес не бывает!» — в один голос кричали сердце и мозг.

Пауза затянулась. Орлов стал статуей, неподвижной и немой.

— Спасибо за это, — благодарно кивнула я, поднимаясь на ноги и собираясь покинуть комнату на этот раз без возвращений. — Могу я вернуться в комнату? Сегодня много дел и…

Лицо Орлова вытянулось, побелело. Он стал призраком самого себя, в глубинах черных глаз промелькнуло что-то странное, непонятное и недоступное мне.

— Нет, — прохрипел он едва ли разборчиво, всматриваясь в стену. — Повариха хочет взять тебя на прогулку в соседний фермерский магазин. Доктор одобрил, я выделил охрану. Если хочешь — я не возражаю. — Сделав шаг к выходу, я услышала снова: — А затем у меня для тебя сюрприз. Будь готова к восьми.

* * *

Марья Витальевна ждала меня у ворот с огромной плетеной корзиной, а рядом с ней стоял высокий лысый охранник, выше женщины на три головы.

— Андрей идет с нами? — приветливо помахав мужчине, озадаченно поинтересовалась у поварихи. — Но зачем? Тут ведь три минуты…

— Конечно, девочка моя, идет. Как иначе? — приобняв меня за талию, та буквально потянула вперед по безлюдной алее, выложенной каменной кладкой. — Вы у нас знаменитости. Мало ли что придет в голову злым людям.

Прыснув со смеху, я перевела взгляд на Андрея, но тот поддержал женщину, серьезно кивнув:

— Владимир очень печется о вас, Каролина.

Люди вокруг были уверены: я ношу первенца Марка Орлова, посему заботу в мою сторону воспринимали, как нечто снисходительное к бедной почти что вдове. Знали бы они, что ребенок Босса, а тревоги его исключительно как об инкубаторе, мнение бы в корне поменялось, но… Владимиру был не выгоден черный пиар, он смиренно молчал.

— Стойте! — послышался позади звонкий голосок Антона. — Можно я с вами? За мороженое готов душу продать!

— А Владимир разрешил? Разве у тебя сейчас не час английского? — сжав губы, повариха всячески пыталась не улыбнуться, делая намеренно строгое лицо. — Узнает, что уроки бросил, будет ругаться.

— Не будет. Он добрый! — ошарашил меня ребенок, а после сровнялся, обнимая за талию и прислушиваясь к животу. — Вон и младенец со мной согласен! — состроив жалобную мордашку, тот невинно протянул: — Можно, Каролина? Я буду хорошо себя вести, обещаю!

— Конечно, можно, — усмехнулась я, даже не думая отказывать.