Карп

Осторожно закрыв дверь квартиры и прокравшись по коридору, чтобы не разбудить соседей, добираюсь до машины, завожу ее и, не прогревая мотора, выезжаю на улицу. До протоки всего километров семнадцать, рассветет еще не скоро, так что можно не спешить. Фары освещают пустынные улицы пригородов, темные окна домов и опущенные решетки на входах в лавки и магазинчики. Дальше дорога идет по полям, а с обеих сторон ее окаймляют старые вишни и черешни, на которых уже начинают созревать красные и желтые ягоды. В низинах колышется туман. Несколько раз у самой машины дорогу перебегают крупные русаки. Один из них вынуждает меня на время отвлечься от размышлений о предстоящей рыбалке и резко затормозить.

Наконец, я миную спящую деревеньку Шёнау и переезжаю через дамбу, защищающую крестьянские дома и поля от дунайских паводков. Уже хорошо виден траверс — насыпь, по которой проходит дорога на тот берег протоки, с мостиком посредине. Вокруг ни души. По зеркальной глади воды плывут рваные клочья тумана. Около мостика то и дело бьют жерехи.

Устраиваюсь на камнях насыпи, устанавливаю подставки и налаживаю снасть. С помощью иглы нанизываю на 0,35-ю леску картофелину величиной с грецкий орех, привязываю тройник и, подложив под изгибы крючков травинку, осторожно тяну за леску. Тройник почти полностью скрывается в насадке, такой мягкой, что забрасывать ее приходится рукой, открыв предварительно дужку катушки.

Сегодня в яме заметное круговое течение, и я надеюсь, что леска не попадет на дно к ракушкам, которые не замедилили бы ее „перекусить“. Проходит полчаса, час. Ничего. Подкрепляюсь бутербродами и чаем из термоса, наблюдая за тем, как на быстрине у мостика брызгами рассыпается во все стороны мелочь, спасаясь от жереха. Вероятно, у карпов сегодня забастовка. Неужели останусь без трофея?

Отчаявшись, беру запасную удочку, привязываю блесну и отправляюсь к мостику за жерехом, но, отойдя шагов на десять, слышу сзади шорох и оглядываюсь. Это шуршит фольга на леске, разматывающейся с моей катушки!

Опрометью бросаюсь обратно, хватаю удочку и закрываю дужку. Осторожная подсечка удается — я ощущаю большую массу сидящего на крючке карпа. Леска, однако, продолжает разматываться, хотя тормоз установлен жестко и визжит на всю округу. Удилище согнуто в дугу. Карп взял курс на корягу у противоположного берега и рвется к ней с удивительным упорством. Изо всех сил стараюсь завернуть его, и, наконец, это удается.

Теперь карп движется прямо на меня, так что я едва успеваю подматывать леску, стремясь не потерять с ним контакта. До берега остается метров десять. Вдруг резкий поворот, завихрение, и карп бросается вдоль каменной насыпи дамбы.

Дзинь! — то ли слышу, то ли чувствую рукой знакомую вибрацию лески, попавшей на „шип“. Неужели конец? Но нет, борьба продолжается, он все еще здесь, на крючке, и я отпускаю тормоз, а при очередном повороте почти совсем ослабляю леску.

Кажется, прошла уже целая вечность, а карп все ходит и ходит кругами где-то на глубине. И все же чувствуется, что он понемногу утомляется, что он уже не так боек, как в начале.

Бросаю взгляд на часы: идет тридцатая минута вываживания. Усиливаю давление, и вот противник оказывается у самой поверхности. В нем никак не менее полупуда! Еще немного — и он мой. Глотая воздух, он скользит к подсаку. В ярких лучах утреннего солнца его бок отливает золотом, и при виде этой картины я забываю обо всем на свете.

Карп уже в подсаке, когда я теряю равновесие и лечу в воду головой вперед. Вынырнув, не чувствую в руках ни удочки, ни подсака. Карп ушел! Протираю глаза и вижу, что удочка зацепилась катушкой за ветку кустика, склонившегося над водой. Вылезаю кое-как на берег и с бьющимся сердцем хватаю удилище. Из воды показывается сетка подсака, и, судя по тяжести, в ней должен быть карп. Так оно и есть. Когда я вытаскиваю подсак на берег, оказывается, что мой трофей запутался в сетке первым лучом спинного плавника — „шипом“ — и именно это помешало ему расправиться с леской и улизнуть.

С замиранием сердца слежу за тем, как стрелка десятикилограммового безмена уходит за последнее деление шкалы и упирается в ограничитель. Через полчаса в рыболовном магазине весы показывают одиннадцать килограммов — мой абсолютный рекорд и самый крупный карп, пойманный в этом водоеме за последние годы. И теперь, двадцать лет спустя, я могу добавить, что он по-прежнему остается самым памятным карпом моей рыболовной карьеры».

Последний рассказ в этой главе принадлежит перу одного из классиков русской рыболовной литературы — И. Т. Плетенева. Драматические события, которым он посвящен, происходили в 1894 году на реке Сейм недалеко от Курска:

«Въ тотъ день вечеромъ я не охотился, ограничившись хорошею засыпкою корма на привад. Пораздумавъ немного, я ршилъ на картофель поставить сомовый шнурокъ изъ 18-ти нитокъ китайскаго сырца; это уже столь основательный шнурокъ, что я не в состояніи его быль порвать.