Карпатская рапсодия

Жандармский капитан сделал небольшую паузу и, оставив реплику Вихорлата без ответа, продолжал:

— Мы признаем профессиональный союз и по всем вопросам, касающимся рабочих, дирекция завода будет вести переговоры только с профессиональным союзом при условии, что секретарем профессионального союза будет не бывший военнопленный, возвратившийся из России, не венгр и не еврей, а настоящий русин.

— Какое право имеет жандармерия предписывать, кого нам выбирать секретарем? — спросил, скрежеща зубами, Вихорлат.

Жандармский офицер не ответил ему. В комнате на несколько секунд воцарилась тишина.

— Условия ваши принимаем, — сказал Ицкович.

— Что-о? Значит, и ты уже стал антисемитом? — крикнул Вихорлат на Ицковича.

— Да, — ответил Ицкович. — Ну, братья, — обратился теперь Ицкович к сидевшим все это время безмолвно одиннадцати венграм, — принимаем условия, не так ли: повышение платы и секретарь — русин?

— Убью тебя! Клянусь, убью! Если и ты антисемит, тогда жид — собака! — орал Вихорлат, видя, что он остался один и, кроме него, никто не решается защищать венгров и евреев.

Когда несколько дней спустя после увеличения заработной платы Фельдман приехал ко мне с информацией и инструкциями, мы долго гадали, в чем может заключаться причина того, что «французский Михайи» так любит рабочих и что сойвинскому примеру последовали и другие лесопилки. Я высказал предположение, что левое крыло чешских социалистов, знавших уже о том, что происходит на склонах Карпат, оказало давление на чешское правительство, а чешское правительство — на заводчиков Подкарпатского края. Фельдман был того мнения, что «марксистская левая» не имеет достаточного влияния на правительство, правительство же не имеет столько власти, чтобы с легкостью провести такое большое повышение. По его мнению, повышение платы было затеей генерала Пари, который делает все, чтобы стать популярным в Подкарпатском крае. Этому, в свою очередь, не поверил я, потому что одно дело — раздавать ради популярности детям шоколад и другое — повышать плату рабочим.

— После такого большого повышения заработки все же остаются низкими, они значительно ниже, чем в Чехии. А так как строительный лес теперь как никогда в большой цене, то лесопилки и сейчас великолепно зарабатывают, — сказал Фельдман.

— Это верно, — согласился я. — Но я уверен, что ни один из заводчиков не думает о том, что зарабатывает сейчас больше, чем два года тому назад. Зато у каждого из них болит сердце, что он должен выплачивать рабочим значительно больше, чем две недели тому назад.

— Пожалуй, и это правда, — согласился со мной Фельдман. — Но все это еще не объясняет, почему произошло то, что произошло.

Настоящую причину не мог угадать и Кестикало, хотя, когда я встретился с ним в лесу вблизи Полены, мы уже знали, что в Ужгород прибыли американская и английская военные миссии. Мы знали даже и то, что железнодорожные линии и шоссейные дороги, которые весной 1914 года приводили в порядок под руководством немецких инженеров, теперь ремонтируются под наблюдением французских.

Кестикало считал, что чешские фабриканты, нуждающиеся в рынке, где можно сбывать самые бракованные товары, повысили покупательную способность подкарпатских рабочих за счет подкарпатских фабрикантов. По мнению Миколы, рассказывал Кестикало, господа боятся, что живущие впроголодь вспомнят о Красной Армии.

В наших рассуждениях была доля истины, но все мы, вместе взятые, до полной истины не дошли. Кроме того, мы встретились с Кестикало не для того, чтобы придумывать ответы на этот вопрос.

Всякое чудо имеет свои очень естественные причины, хотя иногда их и трудно найти.

Ни Микола, ни Фельдман никогда не узнали, в чем была действительная причина большого увеличения заработной платы. Да и я узнал об этом лишь значительно позже, когда голова моя была занята уже совсем другими вопросами и когда мне довелось бродить по полным легенд и братских могил лесам Подкарпатского края лишь во сне. Во сне я и теперь часто бываю там, и в таких случаях густой лес Цинка Панна и темный пеметинский лес разговаривают со мной на трех языках, множеством голосов — отца, няни Маруси, Миколы, доктора Севелла, медвежатника Михалко и одноглазого Хозелица. Няня Маруся жалуется и утешает меня, дядя Филипп объясняет, Микола и Михалко проповедуют борьбу, а Хозелиц смеется, но смеется так, что я испуганно просыпаюсь.