Карпинский

Урал древнейшая на земле горная страна, она начала дряхлеть и разрушаться, когда Кавказа не было еще и в помине. Быть может, этим мы обязаны тому, что обнажились несметные минеральные богатства. Издавна здесь добывали медь, железо, самоцветы. Уральские изумруды, топазы, аметисты славились на весь мир. А поделочные камни! Малахит, яшмы (их более 200 видов), родонит, мрамор... Горный хрусталь — иные кристаллы, их берут в так называемых хрустальных погребах, достигают метра в длину! Карпинскому предстоит прожить долгую жизнь, на его памяти растущая промышленность будет предъявлять все новые требования к минеральному сырью. И уральские копи всегда будут «выдавать» то, что потребуется. Появится спрос на хромовые руды — они есть. Алюминий — есть. Титан — есть. Никель, платина, асбест, каменный уголь, тальк...

В эти первые месяцы работы на Урале у Карпинского окреп интерес к палеогеографической реконструкции, восстановлению былой природной обстановки, климатической и геологической, в чем впоследствии он достиг большого совершенства. В структурном отношении Урал распадается на длинные увалы. Пай-Хойский антиклинорий, Тагильский синклинорий, Аятский синклинорий... Их называют  у р а л и д а м и. А если мы по карте проследим взглядом к югу от Урала, то наткнемся на меридионально вытянутые хребтики-останцы; их называют  з а у р а л и д а м и. Предположить их связь с Уралом нетрудно — но как доказать ее? Проблема эта чрезвычайно занимала Геннадия Даниловича Романовского.

Ему мнилось родство Урала не только с зауралидами — Мугоджарскими, Султануиздагскими хребтами, но и далее — с кряжами тех стран, откуда веселые купцы, запахнувшись в халаты, везли ковры, виноград, сушеные дыни, кошмы... высились там, за Бухарским эмиратом и Кокандским ханством, поднебесные пики Тянь-Шаня. Дряхлый, древний Урал и молодой могучий Тянь-Шань — нужна была смелость, чтобы повязать их родством. Воздадим должное Романовскому. Не от недостатка научной дерзости страдал он, а от невозможности добраться до дальних гор, набить подсумки образцами и доказать свою правоту. Края чужие, басурманские, страшные. Но его тянуло туда! Может быть, поэтому он прокладывал свои маршруты в этом направлении — сколь возможно дальше к югу.

Степь уральская широка и зазывчива, трясешься в седле неделю, другую, а все не наглядишься. Седой ковыль, бурая чилига, покойные ветлы и осокори... Шлях степной взбирается на курганы и скатывается в овраги, отдыхает под колодезными журавлями и кружит по берегам озер. В темных камышах гукают бакланы. Хлестнешь плетью по камышам — небо чернеет от крыльев: с присвистом, уханьем, паническим стоном взмывают вверх тысячи птиц. Лысухи, гагары, гуси...

Геннадий Данилович на шестнадцать лет старше Александра и многое повидал. Искал угли в лесах Подмосковья и в Запорожье, пытался наладить глубокое бурение; на Урале мыл золото и составлял карты. Строен, смуглолиц, несколько томен в движениях и ловок в седле. В Златоусте, в конторе, казался строг, насмешливо-придирчив, недоступен, но в маршрутах становился прост, мечтателен и будто молодел.

Четверо всадников скачут по степи. Часто останавливаются, спешиваются, бродят вокруг холмов. Двое инженеров, двое рабочих с заплечными мешками. К вечеру мешки тяжеленько наполняются — по завязку камней. Их перекладывают в ящики, а те оставляют в станицах и наказывают атаману переслать в Златоуст с оказией. И не было случая, чтобы какой-нибудь ящик затерялся.

Казаки к чужакам недоверчивы. Мальчишки встречали на улицах и гурьбой сопровождали всадников.

— Музлан, музлан! — дразнили.

И никто из взрослых не одернет: разве кто изредка цыкнет сквозь зубы. Но, узнав, что путь держат люди ученые, казаки менялись. Зазывали в хаты. Раздували самовар. Мутный штоф невесть откуда появлялся на столе, а следом и всякого вида рыба: соленая, вяленая, свежая. А там, глядишь, пироги, шаньги, каймак. Горница набивалась любопытными. Тут уж хозяйке деваться некуда: разводи огонь в печи, ставь бешбармак — жирную лапшу.

Степенный вольный народ казаки, цену себе знают. Триста лет охраняют они Московию от кочевых племен. Старинные песни рассказывают, что еще на Куликовом поле дралась казачья рать под малиновым стягом. Малиновый цвет — знак уральского казачества. В шестнадцатом веке шли малиновые на приступ Казани. В Туретчину не раз хаживали, под Полтавой сражались, в Отечественную войну добрались до Парижа. И ныне живы старики — хоть и мало уж таких осталось, — что своими глазами видели французскую столицу.