Карта и территория (La carte et le territoire)

С течением времени его беспокойство возрастало; теперь он в любую минуту ждал звонка от директрисы заведения: «Сегодня в девять часов утра ваш отец отбыл в Цюрих. Он оставил вам письмо». Поэтому, когда женский голос сообщил ему по телефону о смерти Уэльбека, он сразу даже не понял, о чем речь, не сомневаясь, что произошла ошибка. (Мэрилин не представилась, и он не узнал ее. Она могла пересказать ему лишь то, о чем писали газеты, но все же подумала, что надо бы ему позвонить, полагая – совершенно справедливо, – что газет он не читает.) И, уже повесив трубку, он еще какое-то время надеялся, что произошла ошибка, ведь ему казалось, что их отношения с Уэльбеком только начинаются, он не расстался с идеей, что они еще встретятся, и не раз, пожалуй, даже станут друзьями, в той степени, в которой это слово вообще применимо к таким людям, как они. Правда, они не виделись с тех пор, как он в начале января привез ему портрет, а сейчас уже подходил к концу ноябрь. Правда и то, что он сам так и не позвонил ему, не попытался договориться о встрече, но все же Уэльбек был на двадцать лет его старше, а для Джеда единственной привилегией возраста, единственной и безрадостной привилегией, было заслуженное право рассчитывать, что от вас наконец отстанут; во время их предыдущих встреч он пришел к выводу, что писатель и на самом деле мечтает, чтобы от него отстали, однако Джед не терял надежды, что он ему все-таки позвонит, потому что он чувствовал, что ему еще есть что сказать Уэльбеку и есть что услышать в ответ. В любом случае он почти не работал в этом году: снова достал фотоаппарат, не убрав, правда, кисти и холсты, короче, метался и не знал, куда себя деть. Он даже не переехал, а уж чего, казалось бы, проще.

В день похорон он умаялся и мало что понял из проповеди. Речь шла о страдании, но также о надежде и воскресении, в общем, звучала она весьма запутанно. На кладбище Монпарнас с прямоугольной сеткой ровных аллей, усыпанных толстым слоем гравия, ситуация, напротив, представлялась ему предельно ясной: их отношениям с Уэльбеком пришел конец ввиду обстоятельств непреодолимой силы. Джед не знал никого из собравшихся, но у него создалось ощущение, что они разделяют его чувства. Вспомнив сейчас эти мгновения, он вдруг отчетливо понял, что отец ни за что не откажется от задуманного, что рано или поздно раздастся звонок директрисы, и тогда все разом закончится, без заключений и объяснений, последнее слово так никогда и не будет произнесено, и останутся лишь сожаление и усталость.

Но все же его ждало еще одно испытание – несколько дней спустя ему позвонил некий Фербер. У него был мягкий приятный голос, который никак не вязался с образом полицейского. Фербер предупредил, что на набережной Орфевр Джеда примет не он сам, а его шеф, комиссар Жаслен.

11

Комиссар Жаслен «на совещании» – так сказали ему, когда он пришел. Джед сидел в небольшом зале ожидания с зелеными пластиковыми стульями, листая старый номер «Сил правопорядка», пока наконец не догадался взглянуть в окно: из него открывался панорамный вид на Новый мост, набережную Конти и чуть дальше – на мост Искусств. Сена будто застыла в зимнем свете, а ее воды приобрели матовый серый оттенок. Купол Французской Академии поистине великолепен, признал Джед против воли. Конечно, округлую форму здания ничем нельзя оправдать; с рациональной точки зрения это просто потеря места. Возможно, модернизм был ошибкой, подумал Джед впервые в жизни. Чисто риторический вопрос, впрочем: модернизм закончился в Западной Европе уже много лет назад.

В эту минуту появился Жаслен, выведя его из раздумий. Комиссар был раздражен и явно не в духе. Все потому, что утром его ждало еще одно разочарование: проверка образа действий преступника по базе данных серийных убийц ничего не дала. Нигде – ни в Европе, ни в Штатах, ни в Японии – никогда не слышали о преступнике, разрезавшем своих жертв на лоскуты, которые он затем раскладывал по комнате, – не было такого прецедента. «В кои-то веки Франция вырвалась вперед…» – заметил Лартиг, пытаясь разрядить обстановку.

– Извините, – сказал Жаслен, – мой кабинет пока что занят. Могу я предложить вам кофе? Он не так уж плох, нам только что досталась новая машина.

Он вернулся через две минуты с двумя маленькими стаканчиками кофе, который и впрямь оказался отменным.

– Добросовестная работа полиции немыслима, – заверил он Джеда, – без нормальной кофеварки. – Потом попросил рассказать об отношениях с жертвой. Джед изложил историю вопроса: проект выставки, текст для каталога, написанный им портрет Уэльбека… Он видел, что его собеседник смурнеет на глазах, буквально оседая на стуле.

– Понятно… В общем, вы были не так уж близки, – подытожил комиссар.

– Да, – согласился Джед, хотя у него сложилось впечатление, что у писателя в принципе не водилось так называемых близких людей, в конце жизни уж точно.