Читаем Карта и территория полностью

– У вас довольно странный взгляд на вещи… – заметил Франц, пристально посмотрев на него. – Меня очень заинтересовал ваш проект с мишленовскими картами, по-настоящему заинтересовал; тем не менее я не пригласил вас в свою галерею. Вы, я бы сказал, слишком были в себе уверены, по-моему, такому молодому человеку это не к лицу. А потом, когда я прочел в интернете, что вы покончили с картами, я решился к вам прийти. И предложить вам вместе поработать.

– Но я понятия не имею, куда меня занесет. Я вообще не знаю, буду ли заниматься искусством.

– Вы не понимаете… – спокойно продолжал Франц. – Мне важна не какая-то определенная форма искусства или манера, нет, мне важна личность, взгляд на художественный акт, на его место в обществе. Если вы завтра принесете мне обычный листок, вырванный из школьной тетрадки, написав на нем: я вообще не знаю, буду ли заниматься искусством, я, не раздумывая, выставлю этот листок. Хотя я отнюдь не интеллектуал; вы заинтересовали меня, вот и все. Нет, нет, я не интеллектуал, – настаивал он. – Я лишь пытаюсь худо-бедно косить под интеллектуала из богатых кварталов, потому что без этого в моих кругах никак, но сам таковым не являюсь, я после школы даже не учился. Сначала монтировал и разбирал выставки, а потом купил этот зал, и мне просто повезло с художниками. Но я всегда полагался исключительно на собственную интуицию.

Потом они зашли в галерею, она оказалась гораздо просторнее, чем Джед ожидал, с высокими потолками, бетонными стенами и металлическими балками.

– Тут раньше был станкостроительный завод, – сказал Франц. – Они разорились в середине восьмидесятых, и помещение многие годы пустовало, пока я его не купил. Убирать, правда, пришлось долго, а так оно того стоило. Красивое пространство, по-моему.

Джед кивнул. Съемные раздвижные перегородки были сложены в стороне, так что собственно выставочная площадь получалась максимально емкой – тридцать метров на двадцать. В данный момент она была занята крупными изваяниями из темного металла, напоминавшими традиционное африканское искусство, но темы, безусловно, были взяты из жизни современной Африки: все персонажи умирали в чудовищных муках либо зверски убивали друг друга при помощи мачете и автоматов Калашникова. Сочетание застывших лиц и агрессивных поз производило гнетущее впечатление.

– Под склад, – продолжал Франц, – я снял ангар в департаменте Эр-и-Луар. Температурные условия оставляют желать лучшего, охраны никакой, короче, обстановочка та еще; но, честно говоря, пока проблем не возникало.

Вскоре они расстались, Джед был чрезвычайно взволнован. Он долго бродил по Парижу, прежде чем вернуться домой, и даже пару раз заплутал. Ближайшие несколько недель он жил по той же схеме: выходил, бесцельно гулял по улицам города, который, в сущности, знал плохо, иногда, чтобы сориентироваться, усаживался в каком-нибудь ресторане, и, как правило, ему приходилось сверяться по плану.

Как-то ранним октябрьским вечером, когда Джед поднимался по улице Мартир, его внезапно пронзило смутное чувство узнавания. Чуть дальше, насколько он помнил, начинался бульвар Клиши с секс-шопами и бутиками эротического белья. И Женевьева и Ольга любили время от времени покупать в его обществе завлекательные предметы туалета, но обычно они отправлялись к Ребекке Рибс, чей магазинчик находился ниже по бульвару, нет, не то.

Он остановился на углу авеню Трюден, посмотрел направо и все понял. В нескольких десятках метров отсюда последние годы находилась фирма его отца. Джед забежал к нему всего один раз, вскоре после смерти бабушки. Компания тогда только что переехала в новое помещение. После контракта на строительство культурного центра в Порт-Амбоне они решили, что пора поднять свой престиж и перевести офис в особняк, хорошо бы в мощеном дворе, в крайнем случае – на проспекте с высокими деревьями. Так что авеню Трюден, широкая, почти по-деревенски спокойная, с рядами великолепных платанов, вполне годилась для довольно известного архитектурного бюро.

– Жан-Пьер Мартен на собрании до конца рабочего дня, – сообщила ему секретарша.

– Я его сын, – мягко надавил Джед.

Она замялась, потом сняла трубку. Через несколько минут его отец ворвался в холл, без пиджака, в приспущенном галстуке, с тонкой папкой в руке. Он шумно дышал, явно во власти бурных эмоций.

– В чем дело? Что-то случилось?

– Да нет, ничего. Я просто проходил мимо.

– Я вообще-то занят, но… подожди. Пойдем выпьем кофе.

Его компания переживала тогда нелегкий период. Новый офис обходился недешево, к тому же они проворонили важный контракт на реконструкцию курортного комплекса на берегу Черного моря, и он сейчас разругался в пух и прах с одним из партнеров. Он стал дышать ровнее, постепенно успокаиваясь.

– Почему бы тебе не уйти из компании? – спросил Джед. Отец озадаченно уставился на него, но промолчал. – Я хочу сказать, что ты заработал достаточно денег и можешь поставить точку. Поживи немного в свое удовольствие.

Перейти на страницу:

Все книги серии Гонкуровская премия

Сингэ сабур (Камень терпения)
Сингэ сабур (Камень терпения)

Афганец Атик Рахими живет во Франции и пишет книги, чтобы рассказать правду о своей истерзанной войнами стране. Выпустив несколько романов на родном языке, Рахими решился написать книгу на языке своей новой родины, и эта первая попытка оказалась столь удачной, что роман «Сингэ сабур (Камень терпения)» в 2008 г. был удостоен высшей литературной награды Франции — Гонкуровской премии. В этом коротком романе через монолог афганской женщины предстает широкая панорама всей жизни сегодняшнего Афганистана, с тупой феодальной жестокостью внутрисемейных отношений, скукой быта и в то же время поэтичностью верований древнего народа.* * *Этот камень, он, знаешь, такой, что если положишь его перед собой, то можешь излить ему все свои горести и печали, и страдания, и скорби, и невзгоды… А камень тебя слушает, впитывает все слова твои, все тайны твои, до тех пор пока однажды не треснет и не рассыпется.Вот как называют этот камень: сингэ сабур, камень терпения!Атик Рахими* * *Танковые залпы, отрезанные моджахедами головы, ночной вой собак, поедающих трупы, и суфийские легенды, рассказанные старым мудрецом на смертном одре, — таков жестокий повседневный быт афганской деревни, одной из многих, оказавшихся в эпицентре гражданской войны. Афганский писатель Атик Рахими описал его по-французски в повести «Камень терпения», получившей в 2008 году Гонкуровскую премию — одну из самых престижных наград в литературном мире Европы. Поразительно, что этот жутковатый текст на самом деле о любви — сильной, страстной и трагической любви молодой афганской женщины к смертельно раненному мужу — моджахеду.

Атик Рахими

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги