Карта императрицы

— Понимаете, Карл Иваныч, он устроил городовому дикую истерику, прямо на Невском. Кричал, что надо арестовывать не его, а нищего Ваньку Попова, что сидит с ребеночком у ограды Екатерининского сада. Этот нищий, по словам Закряжного, бесценный свидетель — он видел, что незадолго до пожара мимо проходил оживший император вместе с арапчонком! Господин Закряжный так кричал и бесновался, так упирался и не желал идти, что городовой препроводил сюда и полуслепого оборванца.

Потрясенный Карл Иванович вздохнул, велел привести Закряжного да доставить горячий чай для себя и кандидата, которого усадил писать протокол.

Роман Закряжный, едва появившись в дверях, перекрестился.

— Господин Вирхов, я решил уйти в монастырь. Буду писать святые лики. Они не горят. А Петр Великий — Антихрист.

— Ступайте сюда, господин Закряжный, — сурово велел Вирхов, — и садитесь. В монастырь уйти всегда успеете. Да и заслужить надо право писать лики святые. Послушание пройти, душу очистить от скверны лжесвидетельствования и кровопролития.

— О чем это вы, Карл Иваныч? — смиренно спросил Роман.

— О Дмитрии Донском, — следователь обратился к своему любимому методу «буря и натиск».

— Да, да, Карл Иваныч, в память об убиенной Аглае буду писать образы святого благоверного князя Дмитрия Донского, освободителя Руси от злого ига татарского.

— Может быть, и будете, — загадочно сказал Вирхов, вглядываясь в неподвижное костистое лицо могучего художника. — А пока объясните мне, откуда вы узнали, что вечером будет подожжен портрет в Аничковом дворце?

— Я этого не знал. — Роман Мстиславович несколько раз моргнул, сгоняя слезу, набежавшую на глаза. — Более того, я был уверен, что ему ничто не угрожает.

— На чем зижделась ваша уверенность? — без паузы насел Вирхов.

— Во-первых, дворец хорошо охраняется. А во-вторых, я уже заплатил Модесту.

— Как это заплатил? — вскочил Вирхов. — За что?

— За то, чтобы он не поджигал более моих полотен, — сник художник, — как на духу говорю вам, Карл Иваныч. Думал я, что это его рук дело, чтоб, значит, заставить меня застраховать полотна. Вот и застраховал. Правда, денег у меня было немного, только на портрет в Аничковом и хватило.

— Вы изобличаете себя, милостивый государь! — в сердцах хлопнул ладонью по столу багровый Вирхов. — И сами не замечаете, что это делаете! Да после того, как вы застраховали этот портрет, вы же и заинтересованы в том, чтобы в случае его гибели получить кругленькую сумму! Модест здесь ни при чем! Или вы решили поделить полученный преступным путем доход? Как вы могли застраховать не принадлежащий вам портрет?

— Портрет еще был мой, денег я за него еще не получал. — Роман Закряжный закрыл руками лицо и неожиданно зарыдал.

Вирхов сел и с любопытством с минуту наблюдал за художником. Затем сделал знак кандидату, чтобы тот принес стакан воды.

— А зачем вы кричали о призраке Петра Первого? Вы намекали, что в Аничков дворец проник мистер Стрейсноу? — неожиданно спросил Вирхов, когда рыдания художника стали стихать.

— Стрейсноу? Может быть, — бессмысленно пролепетал портретист, — он-то и есть Антихрист… Он умеет человеческий облик принимать, а умеет и сквозь стены проникать, уничтожать свои изображения…

— Антихрист все-таки князь Тьмы, — сказал миролюбиво Вирхов, — а вы его, батенька, без венца, без короны повадились изображать. Может, тем и прогневили?

Художник неуверенно произнес:

— Но и другие портреты Петра писались без короны, и ничего, не загораются…

— Так-так, — постучал Вирхов согнутыми пальцами по столу, с интересом рассматривая Закряжного, — а где же скрывает мистер Стрейсноу своего арапчонка?

— Ума не приложу, Карл Иваныч, — прошептал обескураженный художник. — Может быть, Модест знает, я просил его следить за англичанином. Может быть, в английском посольстве? Или в представительстве иранского шаха?

— Да-да, — подхватил Вирхов, — вы еще Эфиопию вспомните! А может быть, это женщина-негритянка по профессии врач?

Хлопающий глазами портретист с опозданием ахнул.

— Ах, господин Вирхов! Тогда-то ее легко найти — разве много в столице людей с таким редчайшим сочетанием признаков!

— Думаю, нет ни одного. — Голос Вирхова стал ласковым и вкрадчивым. — А вы как думаете?

— Я верю в ваше мастерство, господин следователь! — воскликнул взбодрившийся художник, глаза его загорелись огнем.

— А я верю в вашу беспримерную лживость! — рявкнул Вирхов. — Ишь, как вы обрадовались, услышав о женщине-негритянке-враче! Да тут-то и попались на крючок! Ведь эта самая женщина то же самое что и святой благоверный князь Дмитрий Донской!

— Как это одно и то же? — качнулся, как от удара, Закряжный, острый кадык на его жилистой шее судорожно двигался туда-сюда.

— А так! — ликующе воскликнул Вирхов. — Вы мне басни свои плетете, а толком и соврать-то не можете. Какой образ Дмитрия Донского? Князь-то этот не святой!

— Не святой? — хрипло переспросил портретист. — Освободитель земли Русской от ига татарского?

— Он самый! — продолжал наступать Вирхов. — Не святой и не благоверный! Православной церковью не канонизирован!

Закряжный смотрел за Вирхова стеклянным взором.