Карта хаоса

Уэллс усмехнулся, поняв, что именно эпидемия хронотемии породила моду на спиритизм в многослойной вселенной. В мирах, находящихся на расстоянии многих световых лет от Высшего знания, по-разному пытались объяснить странную напасть: где-то хронотемиков возводили в ранг Homo temporis, где-то принимали за души умерших, за духов, которые блуждают в проклятых местах и сообщаются с живыми посредством медиумов. На самом деле места, где водились призраки, да и те особенные люди, якобы наделенные способностью устанавливать связь с покойными, как раз и являлись этими самыми Координатами Мальстрёма – они всасывали хронотемиков во время прыжка, чтобы изрыгнуть потом в виде призраков – будь то дама в черном, которая вдруг материализуется на башне покинутого дома, или эктоплазма, возникающая из ребра медиума.

А еще Уэллсы обнаружили, что, когда Мальстрём всасывал хронотемика, он оставлял на нем свой знак, обрекая на новые и новые возвращения в тот же мир – и всегда через один и тот же портал. Поэтому некоторые инфицированные просто не могли вырваться из безумного круга и раз за разом против собственной воли появлялись все в том же заколдованном доме или через того же медиума, теряя при каждом прыжке не только молекулы, но и память. Многие попадали в полную зависимость от медиумов, превращались, по сути, в их рабов, марионеток. Они слепо верили, что мертвы и что их смутные воспоминания о прошлом – всего лишь картины загробной жизни, поэтому она и выглядит как точная копия мира живых. В конце концов после очередного прыжка их ослабленная молекулярная структура распадалась на тысячи частиц. И тогда заколдованный дом освобождался от проклятия – по крайней мере до той поры, пока другой хронотемик не занимал вакантную должность местного призрака. Бывало и такое, что медиум вдруг терял связь с покорным ему прежде духом и делал вывод, что тот сумел-таки отыскать дорогу к свету.

Четыре долгих года Уэллсы с отчаянием следили за распространением эпидемии. Иногда, цепляясь за намек на надежду, они внушали себе, что все разрешится как-нибудь само собой: наступит день, когда все активные хронотемики распадутся, в том числе и Злодей, а останутся только безвредные носители вируса, но у них к тому времени выработается что-то вроде иммунитета, и они передадут его своим потомкам. Иначе говоря, мудрая вселенная сама оздоровит себя. Зато, когда супругов Наблюдателей одолевало чувство вины, они приходили к ужасному выводу: хаос, вероятно, и вправду неумолим, и он придет в мир, как это и было предсказано, правда, на миллионы тысячелетий раньше срока – благодаря Г.-Дж. Уэллсу и его красивейшей и умнейшей супруге.

XXVII

Ответ на свои мрачные раздумья они получили неделю спустя, когда Уэллс проник в мозг двойника, который меньше чем за пару месяцев совершил четвертый прыжок. Первый прервал его спокойную прогулку по столице и забросил на пустынную равнину, где он спрятался за скалой и, дрожа от страха, слушал звуки охотничьих рожков и топот сотен лошадей. Однако, едва он решился выглянуть из-за скалы и посмотреть, что же происходит, как его перекинуло снова в Лондон. И оказался он там за два года до собственного рождения. В довольно неуютном прошлом Уэллс протянул около пары месяцев, но был выхвачен оттуда, когда пересекал Гровенор-сквер, и попал в безрадостное будущее – Лондон превратился в груды развалин, из которых поднимались вверх лоскуты раскаленного пара. Он боялся, что его вот-вот сожрут чудовища, похожие на гигантских крабов и рыскавшие среди руин, но внезапно опять увидел себя в саду Гровенор-сквер, где Уэллс Наблюдатель и вошел с ним в контакт.

Площадь сильно переменилась – некоторые здания, окружавшие прежде сады, были заменены гораздо более практичными постройками. Но площадь все-таки сохранилась. Сейчас здесь было полно народу, главным образом молодых людей. Они кружками сидели на траве, толпились на углах, пели и играли на гитарах, а еще многие держали в руках плакаты с надписями “Занимайся любовью, а не войной” и другими лозунгами, смысл которых до Уэллса не доходил. Плакаты были повернуты в сторону на удивление безобразного здания [43] на западной стороне площади. Перед зданием выстроилась целая армия полицейских, грозно поглядывавших на публику. Многие полицейские были на лошадях. Несколько минут обалдевший двойник Уэллса просто прогуливался в шумной толпе и с изумлением разглядывал экстравагантные наряды молодежи и цветы, которые словно бы вырастали из их длинных и неряшливых шевелюр. У него слегка закружилась голова от сладковатого запаха сигарет, и он ненароком толкнул какого-то юношу.

– Эй, гляди, куда прешь, тедди-бой! – гаркнул парень в кожаном жилете и с гривой почти до пояса.

– Простите великодушно, – стал опасливо извиняться Уэллс.