Карта любви

Эльжбета поднесла к губам изящное распятие, висевшее на ее тощей шее:

— Матка Боска, Иезус Кристус… De, Deum, gloriam… [61] — И, внезапно склонившись к Юлии, коснулась ледяными пальцами ее столь же ледяного лба: — Ты… молодец! Ты хорошо выдержала! Лучше, чем я в свое время!

— Ты-ы? — выдохнула Юлия, с трудом понимая, о чем говорит графиня. — Ты… тоже была?..

— А откуда же, ты думаешь, я знаю, как от этого избавиться? — горестно усмехнулась Эльжбета, ободряюще сжала бессильные пальцы Юлии — и поднялась, в мгновение ока превратившись в ту же высокомерную, презрительную, ненавидящую графиню, какой была всегда.

— Позаботьтесь о ней! — приказала холодно и, предоставив Юлию хлопотам покоев, ушла, покачиваясь из стороны в сторону, словно былинка на ветру, — но былинка, которая исполнена уверенности, будто она своим покачиванием вызывает ураган.

18 ЗАГОВОР

Можно было ожидать, что наутро Юлия пальцем не сможет пошевельнуть, однако такой ясности в голове мог бы позавидовать какой-нибудь мыслитель перед решением неразрешимой задачи, полководец накануне сражения… Юлия и чувствовала себя чем-то средним — а точнее, лазутчиком в стане врага, потому что, едва проснувшись, она знала, чего хочет и что необходимо сделать как можно скорее: уйти отсюда. Скрыться, исчезнуть!

Ей вовсе не улыбалась мысль провести еще Бог знает сколько дней в таборе Тодора. Достаточно и тех трех, а то и четырех (она потеряла им счет!), которые слились в ее памяти в один шумный, пестрый, хохочущий, пахнущий тиной комок. Это до чего же надо дойти, чтобы не узнать родного отца, когда он оказался в подвале! Разве что она в это время спала, накрепко одурманенная зулой… А отец, значит, все-таки получил известие от Васеньки Пустобоярова! Царство ему небесное! Тот, верно, отправил все-таки нарочного в ставку, не ожидая утра… Да зря. Но ничего. Во всяком случае, отец знает, что Юлия жива, где-то скитается по Польше, и теперь всякий русский солдат, которого она встретит, будет ей проводником и защитником, ибо наверняка имеет приказ искать княжну Юлию Аргамакову и оказывать ей помощь.

По складу своей непоседливой натуры Юлия совершенно не способна была долго предаваться печальным переживаниям. Ей надо было всегда знать, что она будет — или хотя бы что нужно — делать в следующую минуту! И делать это! Самое главное было раздобыть сейчас одежду. Ни за какие блага мира она больше не наденет цыганские лохмотья, уж лучше убежит, закутавшись в шелковое покрывало, босиком по снегу. А впрочем, надобно посмотреть в шкафу. Вдруг здесь что-то есть…

Юлия спрыгнула с постели, завернулась в простыню и ринулась к шкафу, стараясь не смотреть на скромно задернутые шторками сиреневые ниши, однако взгляд случайно упал в окно — и ее словно по глазам ударило: вся округа была затянута нежным зеленоватым сиянием.

Что за чертовщина?! Фейерверк? Однажды Юлии приходилось видеть такое, когда в небо взлетали многоцветные огни, раскрашивая лица гуляющих и весь парк Лазенки множеством оттенков. Да нет, какой фейерверк белым днем? Солнце в небе…

Юлия подкралась к окну — и была вынуждена схватиться за подоконник, чтобы не рухнуть от изумления.

С чистого, по-весеннему промытого, голубого неба сияло утреннее солнце, заливая бледно-зеленую, чуть проклюнувшуюся листву огромного парка. И вдали, на горизонте, темно зеленел лес, нежно — луговина. Жаворонок бился в вышине и заливался так звонко, что и воздух, и оконные стекла, чудилось, дрожат от его трелей.

Юлия тряхнула головой, беспомощно огляделась, вновь обратила расширенные глаза к окну.

Что, ради всего святого, случилось с природою?! Какие могли произойти в ней блаженные катаклизмы, чтобы за три, ну, четыре дня растопить весь снег (Юлия помнила окровавленный сугроб под этим окном!), высушить землю, прогреть ее и укрыть зеленым покрывалом?! Это уж прямо-таки какое-то библейское чудо! Или у нее позеленело в глазах? Или…

Вот именно.

Сердце замерло от внезапной догадки — страшной, как выстрел в спину.

Три, ну, четыре дня назад, говоришь ты, здесь лежал снег?! И все время, проведенное в подвале, у тебя смешалось в голове?! Да, этот клубочек размером побольше, чем в три-четыре дня! А если в месяц, никак не меньше? Чудес не бывает — на дворе апрель!

Юлия отвернулась от окна, зажмурилась до боли, потом поглядела в стену, на которой бежали-сплетались серебристые причудливые узоры на сиреневом фоне, потом резко повернулась — и уставилась в окно с последней надеждою.

Нет, напрасно.

Солнце, голубое небо, чистая зелень — весна-красна во всем своем великолепии.

— Ну что ж! — вслух произнесла она, пытаясь хоть в звуках своего голоса обрести что-то привычное, неизменчивое в этом преобразившемся мире, — по крайней мере, и впрямь можно уйти босиком!

— Ножки не боишься наколоть? — послышался рядом голос. Он был негромким, но Юлия так и подскочила, а потом, не глядя, ринулась в раскрытые объятия Ванды, чувствуя такое облегчение, что даже слезы хлынули из глаз. Слава Богу, она не одна на свете. Слава Богу, Ванда вернулась!