Карта любви

— Ну ладно врать, будто не помнишь! Это ведь при тебе Эльжбета пугала Тодора! Мол, приближается русский отряд! Она, наверное, назвала имя командира? Это ведь Зигмунт!

— Не назвала, успокойся, — пожала плечами Юлия — и ее точно по голове ударили: полная чепуховость рассуждений Ванды стала ясна, как Божий день. — Опомнись! Что ты несешь?! Каким образом Зигмунт Сокольский может идти во главе русского отряда?!

Ванда глядела на нее во все глаза — темно-синие, без единой мысли, — тупо моргая. Юлии даже не по себе стало. И жалко было одуревшую от ревности подругу, и страшновато враз.

— Вот клянусь чем хочешь, — сказала она ласково, — что не знала ни о каком Зигмунте! Про отряд слышала, да. Но одно с другим никак не складывается, верно? Или Эльжбета соврала, и это польский отряд, или у него другой командир. Ну подумай, подумай! Бог знает какую чушь несешь! Это ты неизвестно зачем сорвалась из Бэз.

— Зачем? Как это зачем? — хрипло повторила Ванда. — Я спасала свою жизнь. Ведь Зигмунт…

И тут Юлия вспомнила: Зигмунт ищет Ванду, чтобы та умолкла навеки и никому уже не могла рассказать об убийстве, тайно совершенном в Кракове. Понятно: страх и пережитое в доме графини помрачили ее разум, вот она и связала одно с другим: приближающийся отряд и Зигмунта, преследующего ее.

Юлии сделалось дурно: а где ее, ее-то собственный разум?! Он-то где был и позволил гнать коня во всю прыть, вместо того, чтобы затаиться в окрестностях Бэз и подождать своих?! Никакого Зигмунта там нет и быть не может, а значит, бояться нечего. «И надеяться не на что», — с тоской подсказало безрассудное, измученное сердце.

Ванда прижала ладони к лицу, потом отняла их, и Юлия увидела, что из глаз ее ушло безумие: теперь в них светились бесконечная печаль и жалость. И еще Юлия поняла, что Ванда вновь, уже в который раз, прочла ее самые тайные мысли… Но не злится больше, а только жалеет ее.

— Прости, — прошептала Ванда, со вздохом приближаясь к Юлии и беря ее за руку. — Прости, я обезумела от ревности. Я боюсь его, я ненавижу его, но не могу перестать любить. Он самый великий негодяй из всех негодяев, но душа моя прикована к нему. Я только и могу спасаться от него. Нет, даже не жизнь свою спасаю: скорее оберегаю его от нового преступления. Сколько уже их на его счету! Убийство тетки, совращения женщин — я ведь не одна, и ты не одна — множество нас таких, карточное шулерство, предательство…

Она вдруг осеклась и сделала какое-то странное движение руками, словно порывалась схватить, удержать что-то, потом прижала ладонь ко рту и уставилась на Юлию огромными, испуганными глазами. Но поздно — словно уже вылетело.

— Предательство… — повторила Юлия чужим голосом, берясь за стремя и медленно ставя в него ногу. — Предательство?!

Она тяжело поднялась в седло и скорбным взглядом окинула подругу. Да, они теперь совсем близко к берегу Буга. Где-то там, в низине, переправа… Надо спешить. Надо спешить к своим, чтобы предупредить…

Да, у Ванды с головой все в порядке. И, оказывается, что складывается все отлично: русский отряд, во главе которого идет Зигмунт Сокольский. О нет, она ничуть не обольщалась, хотя немало знала поляков, верно служивших русскому императору и не изменявших присяге. Нет! Только в безумном сне может привидеться Зигмунт Сокольский, искренне перешедший на сторону русских. Предательство поляков? Как бы не так! Предательство русских! Вот о чем проговорилась Ванда.

Ну что ж, спасибо ей! Весьма ценная оплошность, и, как это ни больно Юлии, молчать она не станет.

— Садись в седло! — крикнула сердито. — Пора! Не век же тут лясы точить!

Ванда понуро пошла к своему коню. Голова ее была опущена, плечи тряслись.

Юлии все стало ясно без слов: Ванда поняла и догадку ее, и намерения. Ванда знает, что теперь Зигмунт обречен. Но она не сказала ни слова. Не стала ни оправдываться, ни объяснять, ни просить Юлию молчать. Понятно. В глубине души она и сама мечтает от него избавиться, однако, скованная цепями любви, не в силах ни на что подобное решиться… а оттого оставила все на волю Божию — вернее сказать, на волю Юлии.

Завидная участь отведена ей, нечего сказать! Но такая, знать, судьба!

* * *

Теперь, когда свои были совсем близко, ничто уже не могло остановить Юлию. Гнала коня, даже не глядя, следует ли за ней Ванда.

«И чего прилипла как банный лист? — сердито думала она. — Ехала бы к своим панам ляхам! Я в одну сторону, она — в другую!»

Беда была в том, что никто доподлинно не знал, где эти две стороны, да и стыдно сделалось Юлии за свою неблагодарность. Война войною, а Ванда была ей как сестра, опора и спасение, — забывать о том позорно.

Берег пошел круто вниз, и Юлия натянула поводья, окидывая взором окрестности, надеясь отыскать переправу.

Она разглядела у берега небольшой плот, привязанный канатом к двум врытым в землю столбам.

— Ох, Боже великий! — присвистнула Ванда, осаживая коня рядом. — И на этом вот мы должны плыть?!

Она взглянула на Юлию с выражением комического ужаса в глазах, однако губы ее расплывались в улыбке. Юлия не могла не улыбнуться в ответ: