Карта мира

— И я еду. Куда мне теперь податься? Монастыря Св.Картезия больше нет, ибо монастырь — это не стены, а люди. В битве погибли почти все, кого я знал и к кому питал уважение и дружескую привязанность. Я, разумеется, должен продолжить дело отца Велизария и найти новых монахов, таких же, как и я, но чувствую, что ради этого путешествия в Аэрус Бонус следует отложить все остальные дела.

— Монастырь создают не люди и не стены, а молитва, обращенная к Господу, — сказал Арьес уж слишком благонамеренно, скорее всего, пародируя Каликста. Иегуда сдержанно улыбнулся.

Зеркало, что дал мне король… Это оно не дает мне покоя. Я смотрю в него вечерами и вижу крылатых быков, взмывающих со своих стартовых площадок в желто-красное небо. Солнце сверкает на их металлических боках, а внизу, под их стаями, шагают полчища огнедышащих драконов, кашляющих паром минотавров, слонов, по обоим бокам которых весят ракетницы…

Дни нашего мира сочтены — не хочется верить, но каждый раз, когда я гляжу в этот омут, понимаю, что все это близко, при дверях. И уже совсем скоро: купцы, возвращающиеся с юга, рассказывают о могущественном императоре Навуходоносоре Третьем, который вновь смог поднял металл в небо и даровать ему крылья. А это значит, что старые времена возвращаются, и вместе с ними старые законы природы. Как это стало возможным — известно одному Богу и единственному праведнику, дожившему до наших дней.

Cтепень условности

Русская литература, подарившая миру замечательные образцы классического реалистического романа, блестящие утопии и мрачные антиутопии, лишь в последние десятилетия всерьез обратилась к тому направлению, которое на Западе утвердилось уже давно — к логике абсурда, к причудливо-формальному миру «Путешествий Гулливера», «Охоты на Снарка» и «Алисы». Именно эти, «не наши» тексты и легли в основу всех последующих литературных опытов на ниве русской литературы.

Отечественная культура охотно включала в свою сферу все достижения западных мастеров фантасмагории — от Гофмана до Кафки; впоследствии точно так же были инкорпорированы Борхес и Кортасар.

(Кстати, вот и причина того, что одна из разновидностей постмодерна — киберпанк — у нас пока не слишком распространен; его формальный, логично-алогичный, жесткий и условный мир лежит в стороне от магистральных путей русской литературы).

А значит, все более ли менее заметные опыты отечественной «формальной» литературы, абсурдистской игры в конструктора миров заслуживают самого пристального интереса. «Карта мира» журналиста Ильи Носырева — хороший тому пример. Определить направление, к которому принадлежит эта книга, сложно. Это не киберпанк: компьютеров в «Карте мира» нет — или почти нет. Ни Всемирной паутины, ни вживленных в череп плат… А есть бароны и князья, средневековые замки, крестьяне и прочие атрибуты «ложного средневековья», столь любимые авторами фэнтези. И все же, этот роман, на страницах которого кентавры дерутся с гарпиями, фэнтези напоминает меньше всего…

С интеллектуально-абсурдистским романом «Карту мира» роднит формализованность поведения его героев (подчиняющихся не столько законам этики, сколько неким Правилам Поведения), и условность мира, меняющегося в зависимости и от совокупной воли населяющих его людей, и от индивидуальной воли каждого отдельного человека (вот уж воистину, роль личности в истории!). Впрочем, странные характеристики мира получают у Носырева впоследствии объяснение достаточно материалистическое — во всяком случае, на первый взгляд. И, что отрадно, достаточно неожиданное — надоевших вариаций «мира Матрицы» читатель здесь не найдет.