Карта моей памяти

Конференция проводилась в рамках школы по моральной и политической философии «Этика гражданского общества» и называлась «Основы гражданского общества. Западные демократические традиции и российский опыт». Кроме Института философии устроителями был центр им. Мершана (Mershon Center, OSU) и Шуйский педагогический институт. Но началось все в Институте философии, где собрался тогдашний цвет российской философии – академики и доктора наук (Вячеслав Стёпин, Абдусалам Гуссейнов, Вадим Межуев, Эрих Соловьёв, Игорь Пантин, Валентин Толстых, Татьяна Алексеева, Рубен Апресян, и пр.). Подробностей всех выступлений не помню, помню только общий мотив всех американских пионеров (не иронизирую, просто интонации были простые и героические, как у героев Фенимора Купера, героев, пробивающихся сквозь необжитые земли в постоянных схватках с индейцами). Они ставили церкви и знали, чему учить диких белых и краснокожих, и учили. Так вот, основной упрек (именно упрек!) российским участникам конференции был, что российские интеллектуалы не сообщили своему народу основные понятия демократии.

Владимир Кантор. Пленарный доклад в университете Огайо. 1995

Наконец, кажется, Эндрю Олденквист задал неожиданный вопрос голосом отличника (хотя, как уже в Штатах мы узнали, больше всего он гордился своими успехами в бейсболе): «Хотел бы спросить российских коллег, читали они Джона Локка или нет?» Смысл вопроса был понятен (Локк – великий английский философ, один из отцов современной западной демократии, на чьих идеях воспитывались отцы-основатели Североамериканских Штатов), но ошеломляюще обиден. Как известно, Локк входит в обязательный курс истории философии в российских университетах. И конечно же философская профессура Локка не только читала, но и преподавала студентам, рассказывая его идеи. Что и было сообщено американцам. На что Олденквист простодушно возразил: «Почему же вы не научили его идеям свой народ? Я имею в виду, чтобы весь народ проникся ими и следовал им?» Это был тоже классический школьный вопрос первого ученика в историческом бытии: всех всему можно научить. Тут невольно все (наши все) посмотрели на специалиста по русской философии, то есть на меня. Мое возражение было очень простым. Я сказал, что любая идея действует в определенном историческом контексте, что любая национальная идея есть результирующая определенного исторического процесса. Россия же несколько столетий существовала под чужеземным, неевропейским игом, потом национальные правители переняли жестокие принципы управления чужеземцев, и установилось правление, которое я называю легитимным, но не правовым. И такому правлению тоже несколько столетий. Большевики победили именно потому, что быстро умудрились стать легитимными, но неправовую структуру развили до совершенства. Потом ее позаимствовали германские нацисты! Какой уж тут Локк!

Неожиданно на американцев все это произвело впечатление. Исхожу из того, что в Штатах именно мой доклад открыл конференцию. Демократия всегда была idee fixe (идефикс) американской культуры. После того, как за пределы становящегося гражданского общества были выведены индейцы и негры, сложилась жестко стратифицированная социальная структура, куда потом потихоньку, уже в XX веке, были допущены индейцы и негры, особенно негры – их было слишком много, надо было искать компромисс. В итоге в Штатах на базе жесткого либерализма Локка, который предложил имущественный ценз людей, которых допускали к голосованию (не меньше 30 акров земли или денежный эквивалент этих акров: белые бедняки по-прежнему главные злодеи американской литературы) возникла первая в мире демократия, если не считать древнегреческой, уничтожившей Сократа. Но об изгнании индейцев и негров говорить было нельзя, ведь американцы придумали еще и понятии «политкорректность», которое не позволяло критику американизма. Тем более что уже с десяток лет это было исправлено. Поэтому о достоинствах американской демократии говорили сами американцы. Остальные говорили об идеях демократии в разных философских системах. Своим простодушием я, наверно, был похож на американцев. В моем тексте не было промежуточных фигур: была Россия и демократия. Похож-то похож, однако направленность была иная – никакого упоения своим опытом. Теперь я понимаю, что так заинтересовало американцев в моем докладе: мощная самокритика русской культуры. Это было для них непривычно. Все говорили, что Россия стала демократией. А я говорил, что демократия в России привела к победе большевиков.