Карта моей памяти

Долгин: Нет, нет. Если я правильно понял вопрос, он заключается в следующем. Если предположить, что все-таки Россия становится империей не только в некотором культурном смысле, но и в юридическом, должно ли это в соответствии с вашим пониманием повлиять на состав территории. То есть должно ли одно вызвать другое?

Кантор: В идеальном варианте (но идеальных вариантов не бывает) должна остаться та территория, которая есть.

Долгин: Если я правильно понимаю подтекст вопроса, то не должно ли возвращение к империи привести к тому, что в состав этой юридической империи должны вернуться какие-то территории, которые на определенных этапах входили в состав Российской империи?

Кантор: Если так будет, я думаю, это приведет к катастрофе.

Долгин: У меня еще маленький вопрос. Вы издавали в той или иной степени западнически ориентированных русских мыслителей. В отношении славянофилов в рамках лекции, исходя из контекста, можно было предположить заведомо полный, жесткий антиевропеизм. Это же некоторое упрощение? Вы этого не имели в виду?

Кантор: Нет, либо я плохо выразился, либо вы меня неправильно поняли. Особенно ранние славянофилы были, конечно, абсолютно русскими европейцами, настоящими, подлинными, я об этом писал.

Долгин: Спасибо. Тема идеальной модели России и того, с чем при этом можно было работать в качестве некоторого смысла страностроительства, сквозным образом идет у нас через многие лекции, и очень важно, что она у нас не потерялась. Как мы видим, она встречает очень бурную реакцию, но это еще раз доказывает, что тема важная.

Кантор: Мое резюме простое. Как меня учили в школе, в таких случаях надо поблагодарить слушателей, ведущего и выразить надежду, что когда я получу текст, я его постараюсь как следует отредактировать.

10. Как мы делали литовский номер

«Дело не в смене хозяина, а в отсутствии хозяина»: укромные уроки жизни. Новые мемуары Владимира Кантора на Gefter.ru

© Edgaras Vaicikevicius Ha улицах Вильнюса

Эпизод из советского прошлого

1. Въезжаю в тему

Литва была для русских советских интеллигентов чем-то не очень понятным, но дорогим, особенно после фильма «Никто не хотел умирать». Нет, позиция «лесных братьев», их выстрелы, совершаемые убийства, было не то, что нравилось московским и питерским интеллектуалам. Нравилось противостояние советской власти, и было понимание трагического пафоса этого противостояния. А выстрелы воспринимались как часть искусства, киноискусства, не совсем вестерны, но что-то вроде. А Банионис даже попал в политический анекдот. Идут двое интеллигентов, впереди, не торопясь, двигается плотный мужчина. Первый интеллигент говорит второму: «Смотри, как запросто расхаживает по улицам Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев!» Второй отвечает: «Нет, ты не прав, это не Генеральный секретарь нашей партии, а знаменитый литовский советский актер Донатас Банионис». Идут, спорят, препираются. Наконец, первый не выдерживает, догоняет идущего и спрашивает: «Разрешите спросить! Вы ведь Генеральный секретарь ЦК нашей партии товарищ Леонид Ильич Брежнев? Не так ли?» И вправду, в ответ знакомое всем телезрителям и радиослушателям гхеканье и заторможенная речь: «Да, гхе, именно я являюсь Генеральным секретарем нашей партии товарищем Леонидом Ильичем Брежневым. А что, товарищ, гхе, какие-то проблемы?» Спрашивавший оторопело сделал шаг назад: «Да нет, товарищ Брежнев, просто я обознался». И, повернувшись к приятелю: «Ну вот, видишь! А ты – Банионис, Банионис!..»

Потом, уже в университете, я узнал о Литовской (то есть Западной) Руси, где делопроизводство велось на русском языке, – Руси, сумевшей противостоять монголам; узнал, что те города, которые перешли в Литву, татары тронуть не посмели, что знаменитые князья Трубецкие были из литовских Ольгердовичей, не принявших польского католичества после унии. И о тесной связи славянской мифологии и литовской. Поразительно, что главный славянский бог Перун вырос из литовского Перкунаса. Рядом все же жили. Ссорились, воевали, но соседствовали и порой тесно дружили. Но узнал и то, что в какой-то момент соперницей поднимавшегося Московского княжества стала именно Литовская Русь. В 1386 г. Литва в результате династического брака (литовского князя Ягайло и наследницы польского престола Ядвиги) приняла католичество, но те земли, где жили русские, остались православными. Они-то, эти земли, и были предметом спора. Однако через польско-литовскую Русь Московия получала начатки европейского образования и представление о начатках свободы. Именно в Литву бежал от Ивана Грозного князь Андрей Курбский. Но Российская империя поглотила эти земли. После Октябрьской революции Литва оказалась независимой, кое-как выживая между двумя монстрами – нацистской Германией и большевистской Россией.