Карта моей памяти

Когда я попал в журнал «Вопросы философии» и осознал его престижность (самый крупный профессиональный журнал, позволявший к тому же себе широту взглядов), я принял как должное и то, что все советские республики (начальство, разумеется) хотели, чтобы их философы были представлены в ведущем философском журнале Советского Союза. Поэтому каждый республиканский номер журнала по обязанности курировал Первый секретарь ЦК КП данной республики. Шел третий год моей работы в журнале, год 1977-й, когда меня решили использовать в работе над очередным республиканским номером. Номер посвящался литовской советской философии. До этого момента я ни разу не был в Литве, поэтому обрадовался, что еду не один. Ехать со мной должны были двое более опытных сотрудников, самых пьющих в редакции, но об этом позже. Обрадовался, разумеется, я не пьющим попутчикам, а тому, что в незнакомом месте со мной будут люди, там бывавшие. К тому же и по чину постарше меня. Заместитель главного редактора Андрей Филиппович Полторацкий и заведующий отделом Рейнгольд Владимирович Садов (прототип моего героя Левки Помадова в романе «Крокодил»). Оба при этом были ровесники и старше меня ровно на десять лет. Рейнгольда звали просто Рене, что придавало некое философское, декартовское звучание его облику. Он и вправду был одним из умнейших людей, которых я встречал, и добрый невероятно. Над ним бесконечно подшучивали, но он никогда не обижался. Он больше всех смеялся, когда коллеги не очень с трезва сочинили на него своего рода шарж, изобразив как разыскиваемого преступника. Не знаю, почему, но в груде моих бумаг тех лет нашелся и этот листок.

Кажется, сочинил этот текст научный консультант журнала Сашка Разумов, сам часто ходивший с постоянным алкогольным духом, окружавшим его, но всегда прямо державший спину, которого нельзя было увидеть сбитым алкоголем с ног. Все же бывший боксер, да и сын очень высоко стоявшего чиновника.

«Берегись, Володька, – сказал он мне пред отъездом. – С тобой два таких алкогольных профессионала едут. От Андрея Филипповича ты, может, и отвертишься, но Ренька же друг, уговаривать нежно будет. Держись. Но поллитра и колбаски с собой захвати, как вступительный взнос. И не забывай, балбес, что тебе, беспартийному, доверили визит к Первому секретарю Литвы, товарищу Гришкявичусу!» Я ухмыльнулся: «Постараюсь не забыть».

Шутка. Рене Садов как разыскиваемый преступник

Алкогольную дозу, превышавшую норму, мы называли «однаренюшечка». Рене писал много, но его съело государство, съел Левиафан, изображенный мною как крокодил по имени Левиафан. Страдания героя в романе были понятны: он мог писать свое, но привык писать за начальство, которое потихоньку съело его мозг, и он уже почти не смел, не умел быть собой. Впрочем, заместитель главреда тоже был мастер пропустить изрядную дозу алкоголя. Его доза называлась в редакции «полторашечкой». Глубокомысленные остряки-философы утверждали, что одна «полторашечка» равна двум «ренюшечкам», на что оппоненты не менее доказательно уверяли, что нет, что, напротив, одна «ренюшечка» равна двум «полторашечкам».

Александр Евгеньевич Разумов

Так получилось, что оба старших товарища уехали в Литву днем раньше. Меня задержал главный, чтобы я доедал срочно пришедшие по моему отделу материалы. Так что я поехал вечерним поездом следующего дня. Я немного нервничал, зная твердо, что я абсолютный топографический кретин и, несмотря на подробно написанный адрес отеля «Драугистис», что в переводе означало «Дружба», и нарисованный план, непременно заплутаю. Хотя была надежда. Что русский язык, если что, выручит, доведет меня до отеля. А там уж как-нибудь. Я ведь до этой поездки и в отелях никогда не останавливался. Но меня встретил в шесть утра у вагона Рене, Ренька. Это был чрезвычайно дружеский жест. Но об этом чуть позже.

2. Разговорчик в купе