Карта родины

Лампочка Ильича еле подмигивает. Встречу с премьер-министром приходится переносить в кабинет председателя Государственного банка, потому что во всей республике выключили свет. Освещены только важнейшие объекты с автономным питанием: непонятно, почему банк страны, где нет своей валюты, важнее правительства, у которого есть хотя бы армия, и вполне боеспособная: абхазы хорошие воины. Остаток вечера проводим в апацхе — ресторане национальной кухни, где электричество не требуется. Все готовится на живом огне, в деревянные беседки-кабинеты приносят свечи. Накануне были в заведении европейского толка, с профитролями в меню — их, правда, не оказалось. Официант гордо говорил: «Чачу не сервируем». Певица исполняла романсы «Я поцелуями покрою глаза, и очи, и чего». В апацхе никто не поет, меню простое: над тремя жаровнями висят три котла — с мясом, с мамалыгой, с фасолью в остром соусе. Неискренне хвалим. Вкусен только сыр чечил, ломтики которого обжариваем на подожженной в тарелке чаче. Ее же и пьем из граненых стаканчиков. Чачу бойко подносит пожилая толстая женщина в растоптанных шлепанцах. Юзеф поднимает большой палец: «Варикоз!» Свет жаровен становится ярче, тени под соломенными навесами гуще, редкие — наши собственные — голоса глуше. Тихо так, что слышно, как в ста метрах плещут волны, — а ведь на часах не больше восьми, все же большой курортный город.

Почти безлюдна утренняя дорога вдоль моря. И уж совсем никого не обогнали и не встретили после поворота на Рицу. От монументальных пристаней и ресторанов по озерным берегам остались лишь бетонные остовы. В холодной тишине одно живое движение — дымок над тем, что раньше было кафе.

Кафе, как можно прочесть на вывеске, которой заколочено окно, называется «У озера» — когда называли, наверное, казалось, что память о популярном герасимовском фильме с Шукшиным и Белохвостиковой будет жить вечно. Но и вправду запомнилось, как юная героиня, волнуясь и задыхаясь, читала «Скифов», куда как актуально:

Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!

Мы с Юзефом, сомнительные представители пригожей Европы, заходим в сумрачный дымный зал. Посредине горит костер, обложенный большими камнями, на стенах — свеженатянутые шкуры косуль и кавказских серн, бродят собаки и куры, в углу на цепи — медвежонок. Все какая-то неправда, вымысел, прочитанное и позабытое. Достали припасы, поделились с Русланом и Зурабом, которые живут охотой, подрядившись тут зимовать охранниками, хотя все мало-мальски стоящее уже растащили в теплые месяцы прежних лет. Охранять нечего и не от кого: «С сентября вы тут первые», — говорят нам.

От костра жарко, а на берегу пронизывающий сырой холод. Белые деревья на склонах Агепсты и Ацетука, белый снег на голой вершине Пшегишхи. За той излучиной — дача Сталина, сейчас не добраться, да и нет там никого. Тоже сдох.

ЕРМОЛОВСКИЙ КАМЕНЬ

Веселой компанией на двух машинах отправились из Владикавказа в Дарьяльское ущелье. На Военно-Грузинскую дорогу выехать не получалось: за Верхним Лаосом кончается Северная Осетия-Алания (после того как их предки аланы были узаконены, осетины удлинили название не только всей республики, но и любимой футбольной команды — «Спартак-Алания»).

Дальше начинается суверенная Грузия с охраняемой границей, так что в программе значились обед и Дарья л. День стоял по-летнему теплый, как бывает в этих краях поздней осенью, но небо затянула легкая дымка, и мы надеялись, подъехав поближе, все-таки увидеть Казбек. Вообще-то он доступен взгляду: Казбек не Фудзияма, но усилия и терпение приложить надо. Я вспомнил, как впервые увидал эту самую воспетую в русской культуре вершину (от великих стихов до популярных папирос). Границы тогда не было, да и город назывался по-другому. Здесь путаются даже местные: в 31-м Владикавказ переименовали в Орджоникидзе, в 44-м — в Дзауджикау, в 54-м — в Орджоникидзе, в 90-м — во Владикавказ. Выехав из Орджоникидзе, часа через два я стоял возле хинкальной в Казбеги и глядел на карту-путеводитель «По Военно-Грузинской дороге». Там помещалась картинка «Вид на Казбек из села Казбеги». Село было, горы — нет. Все остальное на месте: склон слева, склон справа, на склоне слева — храм. Между ними должен быть Казбек, но нету. Посмотрел на год издания путеводителя и пошел в хинкальную.

Там оживленные люди кричали, размахивали руками, выхватывали с тарелок большие бараньи пельменины, вцепившись щепотью в тестяной узелок, осторожно откусывали, чтобы не вытек пряный, на травах, бульон. На тарелках хинкали были не видны, засыпанные плотным слоем черного перца, который стоял на каждом столе в винных бутылках. Заказав и себе, я снова вышел, на что-то надеясь. Гора слева, гора справа, на горе слева храм, а между ними — огромный кусок рафинада. Ослепительно белый искрящийся Казбек.