Карта родины

При всем том исторически главное Дюма разглядел, сказав, например, что на деньги, потраченные на Военно-Грузинскую дорогу, можно было бы вымостить весь путь серебряными рублями. В другом месте пораженный француз записывает: «Вот так все и делается в России: никогда начатое дело не доводится до конца, не простирается за пределы абсолютной необходимости конкретного момента. Когда же нужда миновала, начатое дело бросается на полпути, на произвол судьбы вместо того, чтобы поддержать, довести до конца, пополнить, продолжить, завершить…». Что-то очень важное он, не будучи глубоким аналитиком, а просто заинтересованным наблюдателем, понял и в российской политической философии: очень уж это бросалось и бросается в глаза. В политической философии и социальной психологии, не изменившейся, по сути, за прошедшие полтора столетия: «Россия является неуправляемой стихией… В ее современных завоеваниях есть отголоски варварства скифов, гуннов и татар. Нельзя понять — тем более при современном уровне цивилизации и культуры — эту одновременную и равную потребность в захвате чужого и беспечность в сохранении и улучшении собственного…». Ничто лучше не иллюстрирует мысль о желании чужого и пренебрежении своим, чем то, что происходит на Северном Кавказе. Осетино-ингушский конфликт, чеченские войны, российско-грузинские отношения… Границы здесь не столько государственные и административные, сколько установленные злобой, нетерпимостью, мстительностью, тупостью, алчностью. Границы смертельно непроходимы и в то же время цинично проницаемы. Дюма пишет о «современных завоеваниях», и эта «современность» перемешается из века в век, времени не подвластная. Побродив вдоль обмелевшего Гизельдона, двинулись в Дарьял. Проехали Чми, Нижний Ларе. Ближе к границе машин становилось все больше, у Верхнего Лаоса, возле погранзаставы, скопилось множество грузовиков в ожидании пропуска на Военно-Грузинскую дорогу. Мы поглядели на узкий Терек, выпили плохого кофе в придорожной палатке и пошли к Ермоловскому камню — огромному, как считается, самому большому в Европе валуну, на котором будто бы подписал договор с дербентским ханом генерал Ермолов. Тот, который отсекал голову буйволу и, что более примечательно, в начале XIX века разработал на Кавказе победоносную тактику воины на уничтожение: блокировать селение, несколько дней вести непрерывный артиллерийский обстрел, затем вводить пехоту для зачистки. Знакомо, только к пушечным снарядам добавились авиабомбы и вертолетные ракеты, а цель — победа — по-прежнему оправдывает средства. Втроем полезли на вершину Ермоловского камня, цепляясь за редко вбитые стальные скобы и обрывки тросов. Сверху открывалась захватывающая картина. Казбека все равно не видно, но все остальное представало в другом ракурсе — единственно правильном: когда главными становятся не грузовики, челноки и пограничники, а горы, снега, облака. Оттого мы не сразу заметили, как из ворот заставы выбежали и помчались к Ермоловскому камню, разворачиваясь веером, как на учении, отсекая возможность бегства к шоссе, восемь автоматчиков. Они окружили наших, оставшихся внизу, и приказали нам спускаться. «Кто такие? Сдать камеры! Ты, давай сюда?» — орал сержант. Я увидел, как побледнел Олег и тихо сказал: «Шепотом и на вы». — «Что-о-о?!» «Шепотом и на вы, — повторил Олег. — Кто вас боится?» Сержант вполголоса попросил: «Предъявите, пожалуйста, снимающую аппаратуру».

Нас повели к заставе, где у ворот мы вступили в культурологический диспут с капитаном, который объяснял, что Ермоловский камень есть стратегический военный объект, мы же доказывали, что это упомянутый в путеводителях и краеведческой литературе исторический памятник. Спор прервал взъерошенный усатый человек, прибежавший с дороги «Капитан, нехорошо получается, понимаешь, одного меня пропускают а я тебе за двоих заплатил!» Капитан осекся на самом интересном месте. «Ну, армия», — громко произнес Олег, покрутив головой.

Рассаживаясь по машинам, мы обернулись. Капитан, стоя у КПП, поднял руку с растопыренными буквой V пальцами. «Неужели он нас с победой поздравляет?» — удивился я. «Как же, дождешься, — сказал Олег — Напоминает, что во всех случаях победа за ними».

БАТУМСКИЙ ЧАЙ

После того как беседа с президентом Аджарии закончилась и магнитофоны были выключены, мы — пятеро прибывших из Москвы, местный журналист и президентский пресс-секретарь — остались за столиком перед блюдом мандаринов и хурмы. Внезапно, мягко и бесшумно, как все, что он делает, вновь появился президент, сказал: «Подождите немного, я сейчас приготовлю спагетти». И ушел.

Местные оставались бесстрастны и никак не располагали к расспросам. Мы переглянулись в ужасе и пошептались между собой: трое были за то, что ослышались, один — что президент непонятно пошутил, один — что президент помешался.