Читаем Карта Талсы полностью

Я каждый день ходил с Эдриен в студию: ее рутина стала моей. В начале рабочего дня она переодевалась; она очень аккуратно вешала свои яркие утренние юбки, и раз в неделю я отвозил всю стопку обратно к небоскребу и отдавал швейцару, как кипу летучих змеев. Я гордился тем, что делаю что-то для нее. Мое писательство отошло на второй план. По мере того как летняя жара сгущалась и мы начали потеть, я окончательно забросил это дело.

Еще мы вместе разъезжали по городу. Художнице, пользующейся различными средствами, да порой и просто богатой женщине, ежедневно необходимо выдумывать новые потребности: краски и кисти, мольберты, даже стулья с табуретками, мужские майки упаковками по три штуки, куски материи и доски. Поначалу мы пренебрегали обедами, но со временем стали куда-нибудь выходить: мы могли заказать всю столовую «Стивс сандри» на двоих и взять сыр на гриле и салат с яйцом, иногда признавались друг другу, что сегодня больше хотели бы в «Виллидж инн», где в безлюдном лесу пластиковых перегородок приходилось сильно повышать голос. А иногда предпочитали вечно пустой восточный ресторанчик, в котором подавали огромные и не очень плотно скрученные роллы. Потом «Хобби-лобби», «Таргет» или склад пиломатериалов, а в редкие дни мы отправлялись к западу от реки, где вместе с настоящими подрядчиками ходили по специализированным магазинам, в которых торгуют замками и дверными ручками, либо же не пойми зачем шли смотреть на заборы, а один раз купили тридцатикилограммовый кусок известняка в магазине для обустройства ландшафта. Его отказались грузить в багажник, а втиснули на заднее сиденье, потому что, как они объяснили, «из багажника вы его сами не достанете». Камень был весь щербатый, но в то же время гладкий – как череп человека с одиннадцатью глазницами. Эдриен помогла мне затащить его в студию, где он и простоял до конца лета – я думаю, он был ей полезен.

Жизнь наша была прекрасна. Иногда мы ездили куда глаза глядят просто за идеями – Эдриен тогда рисовала квадраты и вдохновение черпала из архитектуры. Я спрашивал: «Ты можешь по-настоящему смотреть, когда я рядом?». А она только перебивала: «поворачивай налево, поворачивай направо». Потом мы где-нибудь останавливались. Эдриен, как она говорила, искала линии. Пыталась загнать их в угол. Отутюженные тени проезжающих полугрузовиков проплывали над эстакадой, под которую ныряла велосипедная дорожка, и по идее мимо нас мог бы проехать любой, кто знавал меня в детстве, и увидеть Эдриен на капоте моей машины – она сидела и делала наброски.

Кэм в середине июля вернулась в Коннектикут, более-менее как и планировала, но для Эдит это был серьезный удар. Я выводил ее обедать, думая, что теперь могу ее с кем-нибудь познакомить, ввести ее в свой мир. Кэм все равно не была особенно творческой натурой.

– Вчера мы с Эдриен всю ночь работали над ее минималистической скульптурой. Мы купили ландшафт для железной дороги из пенопласта, холмы и все дела, и укладываем его ногтями. Ровно по одному на каждый квадратный дюйм, представляешь?

Эдит мне не поверила.

– Это утомительно, – признался я. – Иногда просто бесит.

– Бросить бы вам всю эту ерунду и просто отрываться, – сказала Эдит.

Но нам было весело и так. Однажды мы пошли к торговцу неоновыми лампами. Именно благодаря таким покупкам я считал, что мы куда более свободны, чем любая другая пара подростков. Не только потому, что у Эдриен имелись деньги, а потому, что мы так раскрепощенно ими распоряжались. В детстве меня всегда привлекал этот магазин с неоном. Родители часто проезжали мимо его треугольного фронтона, две стеклянные витрины лицом к улице, в которых светились образцы: «Кока-кола», «Миллер лайт», неоновый тукан, мигающая доминошка, семь-восемь вывесок «ОТКРЫТО». Но у меня тогда и мыслей не возникало, что когда-нибудь я сюда зайду и что-нибудь куплю.

Иногда, когда я выглядывал из окна пентхауса и смотрел на центр Талсы, который был виден в мельчайших подробностях – дороги, деревья, приземистые домишки и целые районы, меня поражало, насколько ясным все казалось. Я как будто бы понимал, как работает энергия. Я знал, что сложный городской пейзаж должен был опьянять, внушать радость, показывая тайные связи и сговоры, которых я не видел раньше. Карта города должна была напоминать сверхсложную и мощную монтажную схему: недоступную для понимания, но полную намеков, и, естественно, строго функциональную. Так оно и было. Функционировала она прекрасно. Когда Эдриен была рядом, мне казалось, что я это понимаю.

Стала ли Талса нравиться мне больше, когда я начал встречаться с богатой местной девушкой? Да. Я полюбил ее куда больше.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» — недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.Иллюстрации Труди Уайт.

Маркус Зузак

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза