Читаем Карта Талсы полностью

Я встал и положил руку Кэрри на плечо. Она даже не дрогнула, наоборот, приняла мое прикосновение как нечто само собой разумеющееся, как утешение. И продолжила разговор. Шелк ее блузки потеплел у меня под рукой, и я, наконец, опустился на корточки и постарался быть как можно деликатнее.

– Думаю, мы с Родом сегодня останемся с ней. И попробуем поспать.

Кэрри прикрыла трубку рукой.

– Хорошо.

Может быть, конечно, я все выдумал или у меня уже голова шла кругом от усталости, но мне как будто бы пришлось сверлить Кэрри взглядом, сидя рядом на корточках, стараясь донести до нее, что будет лучше, если она уйдет.

– Хорошо, – повторила она, – но тебе не помешает записать мой телефон.

Прижав мобильник к уху, Кэрри продиктовала мне свой номер, заставляя свою бедную собеседницу ждать. Наконец, она вышла, и слышно было, как она продолжила беседу, уходя вдаль. «Да, я снова тут. Да, у них все нормально, думаю, они справятся».

Род улыбался – над моей отвагой, над моей дурацкой потребностью защищать территорию.

– С ней все непросто, – сказал он.

Почти всю ночь я слушал, как Род храпит. Я сам, насколько мне известно, никогда не храпел, и я сравнил себя с Родом неделю назад – он храпит один в Род-Айленде, я, скорее всего, тих, как рыба, в Бруклине.

4

Стабилизирующая операция Эдриен прошла успешно. Шею зафиксировали, на грудные позвонки надели скобы. Все утро я сидел и ждал с остальными.

Я пообщался с Ким Уил.

– Государственная служба здравоохранения как-то организовала посадку деревьев. Мы ездили все вместе, и ты, скорее всего, не помнишь, но я была в твоей машине. По полу каталась пивная бутылка, – я посмотрел на нее.

Она – на меня. Ким не поняла.

Я вскинул руки, чтобы доказать свою невиновность.

– Пивная бутылка касалась моей ноги!

Ким рассмеялась.

– И я всю дорогу сидел на твоем заднем сиденье, как-то ужасно скрючившись, чтобы до нее не дотрагиваться, – я поднял ноги в воздух и чуть не свалился с больничного кресла. Люди стали поворачиваться в нашу сторону.

Ким рассказала, как они с Эдриен подружились. Оказалось, что они вместе ходили на йогу, до того, как она перебралась на запад.

– А я, кажется, говорил ей что-то о тебе. Мы вспоминали «Франклина». Я сказал что-то о тебе, и на Эдриен это произвело впечатление. Она вся посерьезнела.

Ким вытаращила глаза, пытаясь изобразить холодный и богоподобный взгляд Эдриен.

Я кивнул, чтобы ее подбодрить.

– Йога, наверное, ей легко давалась, – предположил я. Мне показалось, что это Ким как-то разозлило, так что я добавил: – Эдриен превосходно умела концентрироваться.

– Рассказывай, – ответила Ким.

Я уставился на нее.

У нее глаза засверкали.

– Ну, видишь ли, я не знаю, как вы с ней общались, но она могла целый день медитировать.

Ким все улыбалась.

– Она говорила, что ты преподавал ей историю искусств.

Я резко махнул рукой.

– Ничего я ей не преподавал.

– Мы все время пили смузи, – сказала Ким, – после йоги. Нам всегда хотелось есть – у нас вся группа была сплошные мамочки. Вообще меня эта ситуация забавляла, я постоянно думала, что вот, Эдриен Букер, такая таинственная девчонка, бросила школу. Ну, о ней всякие сплетни ходили, понимаешь. И вот мы с ней сидим в кафешке «Сэлад Эллей». Да она еще и с тобой встречалась.

Я устал. Ночью почти не спал. Утром я держался на адреналине, к Эдриен с самого утра начали стекаться посетители, пожелать ей успехов, а я был уже в коридоре и принимал их, как хозяин. Стараясь не замечать до боли яркие обеззараживающие лампы.

– Она говорила, что ты уже сто лет как не выходил на связь.

– Так и сказала?

Ким нарочно сделала голос помягче.

– Почему ты не приезжал?

Я на миг растерялся, в голове поплыло.

– Не знаю. – Я положил ногу на ногу. – Ну, то есть, есть же определенные правила? По прошествии какого-то времени общаться уже не пытаются.

Ким с силой хлопнула по пластиковому диванчику.

– Я после этого еду к Джеми Ливингстону.

– Да?

– Джим, и тебе надо бы. Вы же дружили, так?

– Ну, мы ездили с ним в одном автобусе. – Мне казалось, что это уже из другой жизни. Я думал, что он и сам, скорее всего, не нуждается в подобной инициативе с моей стороны.

Но Ким дружила всегда и со всеми, такая девчонка, которую любят все. По сравнению с ней я со своей сдержанностью казался почти злобным.

– Тебе следовало бы на какое-то время выйти из больницы, – сказала она. С этим я был согласен.

Наконец, к этой кучке сонной и настроенной несколько скептически молодежи вышел нейрохирург, отыскал отца пациентки и сообщил ему, что операция прошла гладко. Эдриен «была молодцом». Еще несколько часов к ней никого не пустят, так что мы с Ким поднялись и направились к выходу. Но Ким не собиралась уходить по-английски, так что я, как нетерпеливый муж, стоял и ждал, когда она со всеми попрощается.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» — недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.Иллюстрации Труди Уайт.

Маркус Зузак

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза