Карта Творца

Речь идет о железном предмете длиной тридцать сантиметров, с выемкой посредине и с углублением в лезвии, таким, что там мог поместиться гвоздь — по преданию, один из тех, которые были использованы при распятии Иисуса Христа, — он держался там на золотой нити. Кроме того, у основания, возле рукояти, находились две золотые инкрустации в виде креста. Согласно легенде, распространенной среди рыцарей Тевтонского ордена, именно этим копьем римский солдат Гай Кассий Лонгин пронзил Христа. Римляне по обычаю ломали осужденному кости ног и рук, чтобы ускорить наступление смерти, однако Лонгин, сжалившись, предпочел копье, и из раны обильно полилась кровь. Солдат и представить себе не мог, что таким образом исполнил ветхозаветное пророчество, согласно которому «Кость его да не сокрушится». Копью Лонгина с тех пор приписывали удивительные свойства. Считается, что Копье чудом обнаружили в Антиохии в 1098 году, когда крестоносцы с трудом держали оборону города, осажденного сарацинами. Несколько веков спустя Копье Лонгина служило талисманом Карлу Великому: оно путешествовало с ним во время сорока семи увенчавшихся победой военных кампаний. Согласно легенде, Карл Великий умер после того, как случайно уронил Копье на землю. Реликвией владел еще один король — Генрих Охотник, тот самый, чьей реинкарнацией считал себя Гиммлер. Копье послужило и Фридриху I Барбароссе: ему удалось завоевать Италию и отправить папу в изгнание. Как и Карл Великий, Барбаросса по неосторожности уронил священный предмет, переходя вброд реку на Сицилии, и вскоре после этого умер. Вот почему Гитлер так жаждал завладеть реликвией Габсбургов. Однако он так слепо верил в магические свойства этого предмета, что упустил из виду одну существенную деталь: копье Габсбургов не было единственным в своем роде. Помимо него существовали еще три Копья Лонгина: в Ватикане, Париже и Кракове — и все различного происхождения.

Обилие подробностей в рассказе принца, а также предупредительность и даже заискивание в его поведении привели Монтсе к выводу, что Юнио действительно пришлось туго в Вевельсбурге, и теперь ему нужно излить душу. Как будто печальный опыт, через который он прошел в Германии, заставил его понять, что жить гораздо легче, если чувствовать привязанность к другим людям, и теперь он хотел наверстать упущенное. По словам Монтсе, в его речи было еще что-то, искавшее себе выражение, силившееся выйти на поверхность, шедшее вразрез с истинной натурой Юнио (человека холодного и не склонного к сентиментальности), заставлявшее подозревать в нем противоречивый характер. Я пытался убедить Монтсе, что внезапная перемена в поведении Юнио никак не связана с поездкой в Германию или с тем, что жизнь его подвергалась опасности (впрочем, ни она, ни я не можем оценить этого в полной мере), а явилась следствием продуманной стратегии, направленной на то, чтобы вернуть ее доверие. Не думаю, что в психологии Юнио произошел перелом, скорее он его изображал. Юнио был болтлив (иной раз чрезмерно), но это не значит, что он открывал нам душу; напротив, внимательно проанализировав его слова, мы приходили к мысли, что он не хотел ни с кем вступать в слишком тесные отношения, потому что в действительности доверял только себе. Он укрывался за диалектикой, как другие прячутся за молчанием. Но это был лишь шум, способ продемонстрировать, насколько он уверен в себе и в идеях, которые защищает. За этим внезапным излиянием чувств крылось желание Юнио удержать при себе Монтсе в качестве собеседницы — быть может, потому, что он был в курсе нашей деятельности и хотел использовать нас в своих целях. К счастью для Монтсе, опасность того, что любовь сыграет с ней злую шутку, уже осталась позади, и теперь она вела себя более осторожно.

Как показали последовавшие вскоре события, тревога, которую испытывал Юнио по возвращении из Германии, оказалась совершенно обоснованной. Ночь с 9 на 10 ноября 1938 года осталась в истории как Kristallnacht, или «Хрустальная ночь»: именно тогда был устроен погром, приведший к разорению еврейских лавок и домов, к сожжению книг в синагогах, убийству двухсот человек и заключению тысяч людей в концлагеря. Однако «Хрустальная ночь» была лишь вершиной айсберга. В последующие дни министр Геринг издал три декрета, проливавших свет на позицию национал-социалистов по «еврейскому вопросу». Первый обязывал еврейскую общину уплатить миллиард марок в качестве компенсации, объявляя жертв насилия его творцами. Второй оставлял евреев за рамками экономической жизни Германии. Третий предписывал страховым компаниям передать всю сумму ущерба, причиненного во время недавних событий, государству, лишая евреев возможности получить возмещение убытков.

За завтраком 10 ноября секретарь Оларра рассказал нам о том, что произошло в Германии накануне ночью. Я до сих пор помню, какой вопрос задала донья Хулия и как ответил ей секретарь.

— А что такого сделали евреи, чтобы заслужить столь сильную неприязнь немцев?