Карта Творца

— Они виноваты в том, что Германия потерпела поражение в Первой мировой войне; они придумали дикий капитализм Уолл-стрит и стали причиной его дальнейшего краха; они же стояли у истоков большевизма.

— Вы забываете еще об одном: именно евреи выдали Господа нашего Иисуса Христа римлянам, — вмешался в разговор сеньор Фабрегас.

— Вот видите, они повинны в распятии Христа.

Донья Хулия перекрестилась и произнесла:

— Да, если дело обстоит именно так, они действительно плохие.

— Все это глупости. Вы пытаетесь найти оправдание преступлениям нацистов, и это превращает вас в их сообщников, — возмутилась Монтсе.

Упрек дочери ошеломил сеньора Фабрегаса — он поймал неодобрительный взгляд секретаря Оларры.

— Что ты такое говоришь, девчонка?! Что ты знаешь о евреях?! Они — плохие люди, и точка. А теперь отправляйся в свою комнату, — приказал сеньор Фабрегас.

— Я совершеннолетняя и никуда уходить отсюда не собираюсь, — возразила Монтсе.

Подобный ответ разгневал отца, и он бросился к ней, чтобы залепить пощечину. Я инстинктивно метнулся к нему и успел схватить его за руку, прежде чем его ладонь коснулась лица Монтсе.

— Отпусти меня, болван! — зарычал сеньор Фабрегас.

— Учтите: если вы ее ударите, вам придется иметь дело со мной, — предупредил я.

Много лет спустя, когда мы уже жили вместе, Монтсе призналась мне: тот факт, что я за нее вступился, стал переломным моментом в ее отношении ко мне; она перестала воспринимать меня как безвольное, запуганное существо.

— Вы слышали? Вы слышали, сеньор Оларра? Он угрожает побить меня, — произнес сеньор Фабрегас, надеясь на сочувствие.

— Хватит, успокойтесь. Ты, Хосе Мария, отпусти сеньора Фабрегаса, а вы, сударь, не поднимайте руку на дочь. Давайте не будем ссориться.

Когда сеньору Фабрегасу удалось от меня освободиться, он набросился на меня с яростными упреками:

— Это ты виноват, мальчишка, ты вбил в голову моей дочери большевистские идеи. И все только потому, что тебе невыносимо видеть, как она встречается с принцем. Думаешь, я не замечаю, что у тебя слюнки текут, когда ты на нее смотришь? Я подам на тебя донос в посольство, заявлю, что ты коммунист. Я добьюсь, чтобы тебя депортировали в Испанию и расстреляли.

— Во всем виноват ты один, папа, — вступилась за меня Монтсе.

— Я? Ты, может, считаешь, что мы оказались здесь по моей вине? В нашем положении виноваты большевики, такие как твой друг.

— В том, что нам пришлось бежать из Барселоны, виноват Франко. Это он с оружием в руках пошел на Республику. И если сейчас ты хочешь меня ударить, — в этом тоже виноват Франко. Так что если ты намерен донести на Хосе Марию как на коммуниста, тебе придется донести и на меня.

От нового выпада Монтсе все присутствующие мгновенно разинули рты. Но я был уверен, что сеньор Фабрегас вскоре оправится и перейдет в наступление, еще более неистовое, чем прежде, и поэтому предложил Монтсе:

— Нам лучше уйти отсюда.

— Да, ступайте и хорошенько подумайте о том, что тут произошло. А тебя, Хосе Мария, я хочу по возвращении видеть в своем кабинете, — отреагировал Оларра.

Донья Монтсеррат изобразила обморок, благодаря чему нам удалось сбежать, и сеньор Фабрегас не пустился нас преследовать. Когда мы оказались на площади перед Сан-Пьетро-ин-Монторио, Монтсе сказала:

— Ты вел себя как настоящий рыцарь.

В Монтсе пробудилось чувство собственного достоинства — этот дар среди прочих люди обретают с возрастом. Еще я понял, что отныне она больше никогда и никому не позволит командовать ею, осознав, что каждый человек прежде всего имеет обязательства перед самим собой и должен отстаивать принципы, в которые верит, пусть даже инстинктивно и необдуманно.

— Итак, мое пребывание в академии подошло к концу, — резюмировал я.

— Мне жаль, что ты из-за меня попал в такой переплет.

— Это был вопрос времени.

— Что ты теперь будешь делать?

— У меня еще остались деньги после продажи квартиры, доставшейся мне от родителей, так что я сниму себе какое-нибудь жилье и найду работу.

— У меня есть для тебя одно предложение: мы попросим помощи у Юнио.

Хотя в первое мгновение ее слова прозвучали для меня словно гром среди ясного неба, потом по спокойному, ровному тону ее голоса я понял, что единственное, к чему она стремится, — найти выход из положения.

— Ты готова так поступить, зная, что на его руках — кровь?

— Я начинаю думать, что в наше время у всех на руках кровь. Ты ведь слышал, что думают мои родители и секретарь Оларра насчет евреев, и боюсь, они в этом не одиноки. Кроме того, война, наверное, скоро кончится, я вернусь в Барселону. А кто-нибудь должен поддерживать отношения с Юнио, чтобы сообщать Смиту полученные от него сведения.

Монтсе была права. Хоть я и старался не думать о ее отъезде, однажды она вернется в Барселону.