Карта Творца

Кругом происходило столько важных событий, иной раз по нескольку в день, что я не обратил внимания на одно обстоятельство: после капитуляции Каталонии для победы в Гражданской войне войскам националистов оставалось лишь взять Мадрид. Это случилось 28 марта, о чем Франко сообщил 1 апреля в последнем донесении с поля боя. К тому моменту «изгнанники» уже упаковали свои вещи и ждали подходящего момента, чтобы отправиться в порт Чивитавеккья и сесть там на корабль до Барселоны.

Это были дни, полные тревоги, на каждом шагу нас подстерегала неуверенность в завтрашнем дне, тень упущенных возможностей следовала за нами по пятам, и при этом ни один из нас не осмеливался заговорить о предстоящем расставании. Мы предпочитали обманывать себя самих, что будет лучше, если момент прощания захватит нас обоих врасплох и у нас не останется времени для слез.

Как-то раз, апрельским утром, Монтсе передала мне через хозяйку, что ждет меня на улице, а когда я вышел, грустно сказала:

— Я уезжаю. Возвращаюсь в Барселону.

— Когда? — спросил я, все еще не веря в неизбежность расставания.

— Мы садимся на корабль сегодня вечером, в пять.

— Ты будешь мне писать?

— Это причинило бы нам страдания, — сказала она.

— Но если ты этого не сделаешь, я тоже буду страдать.

— Я знаю, но твоя тоска быстро пройдет: ведь время лечит. Ты забудешь меня; мы забудем друг друга.

— Но я люблю тебя! — воскликнул я и схватил ее за запястья — в напрасной попытке удержать.

— Отпусти меня, мне больно! — Она высвободила руку.

— Останься со мной, прошу тебя! — умолял я.

— Это невозможно. По крайней мере не теперь.

— Скажи: чего ты боишься?

— Я ничего не боюсь. За последнее время многое произошло, и мне надо привести в порядок мысли и чувства, а это я могу сделать только в Барселоне.

— Почему только в Барселоне?

— Потому что там мой дом, потому что у всех у нас есть прошлое, а война лишила меня моего.

— А что ты скажешь мне насчет будущего?

— Ничего. Никто не знает будущего.

Меня вдруг охватило чувство, что расстояние между нами увеличивается с каждой минутой, как будто корабль Монтсе уже отплыл от берега, а я остался в порту и, стоя на волнорезе, смотрю, как он уходит все дальше и дальше. Потом, поцеловав меня в щеку — поцелуй был влажным и холодным, словно прикосновение морского бриза, — она добавила:

— Мне бы хотелось, чтобы мы простились сейчас. Береги себя, Хосе Мария. Прощай.

Я опустил глаза, задохнувшись от отчаяния, а когда очнулся, ее уже не было рядом.

И тогда вдруг все резко переменились; я даже ощутил тошноту, словно это я плыл на корабле и у меня под ногами все качалось. А Монтсе уходила все дальше и дальше по виа Джулия. И я ничего не мог сделать, чтобы остановить ее. Наша разлука стала непоправимой. Мы двигались независимо друг от друга в противоположных направлениях. Если бы даже корабль пошел ко дну или она бросилась за борт, это все равно не соединило бы нас снова. Все было кончено.

В два часа дня, потрясенный этой новостью, я отправился на мост Сикста, откуда открывался ни с чем не сравнимый вид на академию. Монтсе в тот момент, вероятно, покидала здание, если уже не сделала этого. Оттуда, где я находился, невозможно было разглядеть, кто входит или выходит, но мне было все равно. Я лишь хотел пробудить воспоминания, связанные с этими стенами, прежде чем время превратит их в призрачные тени. Хотя в глубине души я все еще надеялся, что она передумает и вот-вот появится на другом конце моста. Я стоял неподвижно до тех пор, пока tramonto[49] не уступил место ночному мраку, упавшему на Рим, словно тяжелое покрывало. И тогда, признав свое поражение, я подумал, что уход Монтсе навсегда оставил меня один на один с призраками моего прошлого.

ЧАСТЬ II

1