Карта убийцы

При виде Джошуа у нее разрывается сердце; чувство облегчения, вызванное его возвращением, омрачено тем ужасным состоянием, в котором он находится. Молли остается до него еще шагов пятьдесят, но она уже видит, как мучительно тяжело дается ему каждое движение.

Молли снова и снова окликает его по имени, а он до сих пор не произнес ни слова, однако она знает, что он ее слышит, знает, что он видит ее, потому что он ускорил шаг. Он спешит к ней так, как спешит к земле упавший за борт матрос. Она его земля. Она его спасет.

Небо затянуто черными тучами, хлещет дождь, но Молли видит лицо мужа. Оно осунулось, все в ссадинах, глаза безумные, словно у напуганной лошади. Джошуа смотрит только на дом. Он протягивает руку, пытается нащупать приблизившуюся Молли, хватает ее, привлекает к себе, и он что-то говорит, снова и снова, не отрывая взгляда от дома.

Молли обвивает его руками, прижимая к себе, она чувствует, как его трясет, слышит, как он снова и снова повторяет это имя, и у нее застывает сердце в груди.

– Джессика… – бормочет Джошуа. – Джесс-Джесс-Джессика.

«Мы называли ее Элеонорой», – мысленно поправляет его Молли.

– Прекрати! – говорит она мужу. – Говори со мной!

Молли тащит его к дому, под ногами чавкает вода, каждый шаг отзывается болью; Джошуа навалился на нее всем своим весом, и ей с огромным трудом удается держаться на ногах, а вода доходит до середины лодыжек, дождь бьет ей в глаза, а в ухо ей звучит это имя.

– Я отведу тебя в дом, – говорит мужу Молли и тащит его вперед. Вода уже плещется у ее коленей. Джошуа застывает на месте, неподвижный, словно валун посреди потока, однако все его тело дрожит, глаза у него безумные, и Молли чувствует, как ее силы иссякают, потому что вся ее сила в Джошуа, они сильны вместе, однако здесь силы нет.

Проследив за его взглядом, прикованным к дому, Молли видит в окне Блю; та стоит неподвижно и смотрит на них.

– Что случилось? – спрашивает Молли. – Почему ты так смотришь на дом? Что она сделала?

И Джошуа смотрит на нее, обращает на нее безумный взгляд своих широко раскрытых глаз, и Молли становится страшно. Он хватается за нее так, как хватается за спасителя утопающий, судорожно глотает воздух легкими утопающего, и его голос, надломленный, тихий и хриплый, это не его голос, вовсе не его голос. Он надломлен.

И Джошуа рассказывает жене о том, что произошло в лесу, делится с нею своими опасениями по поводу того, что Блю все известно, говорит, что она пыталась с ним сделать, и Молли уже не холодно. Она поднимает руку, останавливая мужа, прижимает его к себе, тащит его через поле, помогает ему идти, подбадривает его.

Ей страшно.

Ее напугало не то, что случилось с ее мужем, не то, что Блю узнала правду, не то, что она сама видела вчера вечером в кабинете психотерапии, не ее спор с Джошуа сегодня утром, не состояние дома, не состояние ее бизнеса, не вода, которая продолжает прибывать; ей страшно от того, что она готовится сделать.

Молли мимолетно вспоминает Джего.

Она не поведет Джошуа в дом через входную дверь, рискуя увидеть эту женщину до того, как все детали случившегося полностью впитаются в сознание. В такую погоду идти до черного входа – это лишних десять минут, но лучше десять минут холода и сырости, чем одна секунда в присутствии Блю, неподготовленной.

Теперь Джошуа уже идет увереннее, подпитываемый энергией Молли. Они вдвоем бредут по затопленному полю. Молли готова поделиться с мужем всеми своими силами. Они справятся с этой напастью вместе, сделают то, что нужно сделать, чтобы остаться в живых.

Впереди маячит дом, бесплотно легкий, несмотря на дождь. Дом, который Молли когда-то так любила, который они так тщательно приводили в порядок, наполняя красивой мебелью и произведениями искусства, а затем одеждой и игрушками для маленькой девочки. Девочки, которая с рождения носила имя Джессика, но они назвали ее Элеонорой. Девочки, которую они сделали своим ребенком, хотела она сама того или нет, в доме, построенном для большой семьи.

И вот теперь этот дом смотрит на Молли – мрачный, угрюмый, не предлагая радушного гостеприимства, не предлагая надежды и утешения. Все обещания, когда-либо данные этим домом, были нарушены. Его глаза-окна черным блеском сверкают среди холодных бледных каменных стен.

Одно окно неудержимо притягивает взгляд Молли – как всегда. Это окно комнаты Сабины. Той комнаты, в которой, как показалось Блю, она кого-то видела, комнаты, дверь в которую не желает оставаться запертой, комнаты, которую Молли оставляет для тех гостей, кому, как ей кажется, потребуется особая материнская забота, потому что это особенная комната – Молли продолжает думать так даже сейчас. Особенная комната. До того, как в дом стали приезжать гости, много лет назад эта комната принадлежала Элеоноре.

В соседнем окне стоит Блю, наблюдая за тем, как Молли тащит своего мужа через раскисшее болото, не шевелясь, не произнося ни звука, не предлагая помощи. Лица ее Молли не видит; ей остается только гадать, с каким выражением Блю смотрит, как человек, которого, как ей казалось, она убила, бредет домой.