Карта убийцы

– Когда я до него добралась, он потерял способность членораздельно говорить; его трясло, он был измучен, и я не поняла ни единого слова. Джошуа заснул еще до того, как его голова коснулась подушки. Слава богу, температуры у него нет. Быть может, это шок, быть может, физическое истощение. – Миссис Парк снова вздохнула. – Я не знаю.

– В лесу ваш муж встретил Блю? – спросила Сабина, и Блю подумала, какого черта она завела об этом речь. Разве они не договорились не строить из себя сыщиков?

«Она переметнулась на другую сторону, – подумала Блю. – Она думает, что я спятила».

– А Блю вам не говорила?

– Она сказала, что не видела Джошуа, но это странно, ведь так? Несомненно, Джошуа прекрасно знает эти места; он отсутствовал так долго, а затем наконец вернулся с той самой стороны, откуда пришла Блю. Мне это кажется очень странным.

– Всему свое время, – сказала миссис Парк. – А вам сейчас лучше всего ложиться спать. Мы все узнаем утром.

– Сначала я вам помогу.

– Вы будете только отдыхать. Как вам суп?

– Все было просто восхитительно, спасибо, – сказала Сабина, и Блю выпрямилась, услышав прозвучавшую у нее в голосе перемену – в нем явно не было места капризной теплоте. Она услышала, как Сабина жадно отхлебывает из своего стакана.

– Элеонора любила домашний суп, – продолжала миссис Парк, – однако самым ее любимым блюдом было что-то под названием «бигос». – И снова западня: проблеск чувств, словно все тепло в доме засосало в ее голос, чтобы его можно было слышать, но не ощущать в воздухе.

– Кто такая Элеонора? – спросила Сабина, и Блю подумала: «Ну почему, почему, почему ты спрашиваешь об этом?» Однако это имя было Сабине незнакомо; она слышала только, как Блю и Милтон говорили о Джессике Пайк.

По швам чужих влажных штанов на Блю разлился леденящий холод, разбегаясь муравьями по рукавам вязаного свитера. Это свитер мистера Парка. Поежившись, Блю стиснула зубы, чтобы не клацать ими.

– У нас была одна только Элеонора.

Рукоятка фонарика стала холодной.

Воздух у Блю в легких превратился в лед.

«Все дело в непогоде, – заверила она себя. – Всему виной плохая погода».

Луч фонарика выхватил облачко пара у нее изо рта.

– Элеонора была вам вроде как дочь? – спросила Сабина, а Блю мысленно воскликнула: «Нет, не копай глубже, оставь все как есть!»

В коридоре за спиной она увидела красные кроссовки, проглядывающие под слоем воды.

– Она была для нас всем, – сказала за закрытой дубовой дверью миссис Парк.

– До сих пор вы о ней не упоминали, – сказала Сабина. – Кто она такая?

Красные кроссовки приблизились; луч фонарика сперва выхватил худые ноги, затем безвольно опущенные руки. Потоки воды рассекли поверхность жидкими стрелами, быстро подбираясь к ногам Блю. Три, четыре, пять маленьких ручейков, каждый из которых нес в себе обвинение.

Дыхание Блю застыло в воздухе подобно запутавшемуся в силках облаку, словно данные ею обещания застряли в их складках, и девочка пришла за ними.

– Она означала для нас весь мир, – сказала миссис Парк.

Подняв взгляд, Блю посмотрела девочке в лицо, однако лицо это оказалось совсем не детским. Тонкая, как у мумии, кожа, обтянувшая скулы, бурые пересохшие губы, обнажившие желтые зубы, глубоко запавшие глаза, смотрящие в глаза Блю.

«Ты обещала мне помочь. Если ты мне не поможешь, я застряну здесь. Почему ты не хочешь мне помочь?»

– Я пыталась, – сказала Блю.

«Ты мне солгала!»

Пальцы-когти ручейков добрались до Блю, заползая ей под ступни, вонзая свои холодные ногти ей в пальцы ног. Обжигающие судороги взлетели по икрам обеих ног до самых бедер. Крепко сжимая в руке фонарик, Блю отшатнулась назад, опираясь на стену, и попыталась закричать, однако ей намертво стиснуло горло.

– Что произошло с Элеонорой? – спросила Сабина.

У Блю защемило сердце, раздираемое льдом, болью и пламенем, и она вспомнила, как Девлин схватился за грудь, вспомнила, как ее мать рухнула на его распростертое тело.

– Мы бы сделали для Элеоноры все, – сказала миссис Парк.

Фонарик вывалился у Блю из руки и с громким всплеском упал в воду.

– Что это было? – встрепенулась миссис Парк.

Умеренность [64]

Молли нисколько не удивляется, обнаружив на полу в коридоре распростертую, трясущуюся Блю. Девчонка бледная как полотно. Сабина спешит к ней, но ее продвижение замедляет вода. Молли добирается до Блю первой, спрашивает у нее, как она, и прослеживает за ее взглядом, устремленным вдоль освещенного слабым лучом фонарика коридора, стараясь определить, куда именно смотрит Блю.

Коридор пуст. Дверь в комнату Милтона плотно закрыта, как и двери в кабинеты психотерапии и художественного творчества. Там нет ничего, ничего, кроме резкого кислого запаха, обжигающего ноздри. Ничего, кроме холода в воздухе, от которого кожа у нее покрывается мурашками и волоски на затылке и руках встают дыбом.

Там ничего нет.