– Мы вовсе не плохие; мы думаем только о том, как помочь. Все это было создано для того, чтобы помогать нуждающимся людям; мы посвятили этому последние восемь лет. Мы не убивали Джего, и мы не собираемся убивать тебя, но также мы не позволим вам разрушить нашу жизнь и все то, что мы создали, мы не позволим тебе нападать на нас в лесу. Неужели ты действительно полагаешь, что твой поступок останется безнаказанным?
Блю напряглась, натягивая ремень. Она подалась вперед, собираясь пнуть ногой стол, пнуть Молли в надежде пролить проклятое какао, однако Джошуа приподнял спинку стула, к которому она была привязана, и с силой опустил его на пол. Шок от удара отдался болью у Блю в голове и затылке. Перед глазами заплясали яркие точки.
– Значит, вот что это такое? – У нее ныла челюсть, гудела голова. – Наказание за то, что я узнала о преступлении?
– Пей, Блю! – Соломинка вернулась ко рту, и Молли снова вздохнула, глубоко и тяжело, когда Блю покачала головой.
– Я могла бы сделать тебе укол, но все мои шприцы остались в подвале, а вода залила его в первую очередь, так что мне придется воспользоваться воронкой. – Выдвинув ящик буфета, она достала пластмассовую воронку, с длинной трубкой, тонкой и прозрачной.
– Что вы собираетесь со мной сделать? – Голос Блю дрогнул; она почувствовала себя как тогда в детстве, когда большая черная собака вцепилась зубами матери в ногу: беспомощной, растерянной, бесполезной. В тот момент она поняла, что матери было бы лучше без нее, что присутствие дочери причиняло ей страдания. Теперь этот вопрос, постоянно маячивший на задворках ее сознания, наконец получил четкий ответ. Теперь Блю знала, что Сабине бы не угрожала никакая опасность, если бы она, Блю, не приехала сюда. Если бы ее вообще не существовало.
Где-то в глубине души шевельнулась жалобная надежда на то, что, если ее убьют, все это закончится. Закончится все – боль, чувство вины, горе, раздирающее душу одиночество, сознание того, что ей придется возвращаться в пустой дом и жить одной, в одиночку занимаясь счетами, готовкой, уборкой.
Однако яркое пламя рассеяло этот мрак. Блю не смогла заставить себя выпить какао. Она хотела справедливости для Милтона, для Джесс. Хотела остаться в живых. Зажав руками ей голову, Джошуа Парк запрокинул ее назад, сдавив щеки, заставляя открыть рот. Молли Парк засунула ей в губы воронку. Блю беспомощно задергалась; у нее заслезились глаза, глотка сжалась, отказываясь принимать твердую трубку. Она закашляла.
Какао, комнатной температуры и сладкое, полилось Блю в горло. Джошуа Парк крепче сдавил ей щеки, заставляя раскрыть рот шире, и держал их так до тех пор, пока кружка не опустела.
Молли Парк выдернула воронку у Блю изо рта, и та поперхнулась, жадно глотая воздух, воя от боли и отчаяния, пытаясь высвободиться, однако Джошуа Парк держал ее крепко. Отвернувшись в сторону, он сильно сдавил своими грубыми ручищами ее череп; на лице у него была гримаса отвращения к самому себе.
– Джошуа будет держать твою голову запрокинутой до тех пор, пока мы не убедимся в том, что ты не выплюнешь какао. – Голос Молли был такой мягкий, такой материнский и спокойный, когда она погладила Блю по горлу. – Ну вот, вот. Ничего страшного не произошло. И теперь ты заснешь и будешь спать безмятежно, словно ангел.
– А потом? – Эти слова с трудом выползли из ноющего от боли горла Блю.
– А потом мы вызовем врачей, и тебя отправят в психиатрическую лечебницу. – Молли говорила так спокойно, так рассудительно, что Блю едва не рассмеялась, решив, что ослышалась.
– У тебя произошел нервный срыв, – сказал Джошуа Парк. Отпустив голову Блю, он обошел стол и встал рядом с женой. – Ты страдаешь от галлюцинаций. Ведешь себя буйно. Согласно Закону о психическом здоровье тебя отправят в психиатрическую лечебницу. Там о тебе позаботятся.
«Там о тебе позаботятся». Блю подумала про свою мать, про то, что с ней сделала система. Теперь все уже было по-другому, Блю это также знала, но как будут обращаться с такой женщиной, как она? Ее накачают сильнодействующими препаратами, запрут и заклеймят сумасшедшей – и все из-за дара, которого она никогда не желала.
Блю пыталась освободиться от пут, дергалась и раскачивала стул, сражаясь словно загнанная в угол кошка. Она разнесет стул вдребезги, разломает его и освободится, она убежит, убежит, убежит прочь…
Она найдет помощь, обратится в полицию до того, как супруги Парк смогут ее обвинить.
– Вы сошли с ума! – гневно воскликнула Блю, но Джошуа Парк лишь рассмеялся.
– Нет, – сказал он, – это ты потеряла свой рассудок. И все это лишь часть твоих видений.
Сколько еще времени у нее осталось? Сабина отключилась примерно через пятнадцать минут. Но были ли их дозы одинаковыми? Продержится ли она так долго?
– Я не сумасшедшая, – сказала Блю. Внутренний голос, тот самый, который уверял, что жизнь была бы проще, если бы она не поехала сюда, говорил, что нужно прекратить борьбу и заснуть, что все бесполезно, что она действительно сумасшедшая, лишилась рассудка, страдает видениями. Что она была сумасшедшей всегда.